Игорь Юрасов - Божественная Земля

– Оттуда всё и пошло! Мы тогда крепко поссорились, – сказал он, вспомнив, как Витька, тогда Витусь, растоптал его рисунок, а потом, неожиданно рассердившись, бросил собранную с большим трудом мелочь, целую горсть медных и никелевых монет, обратно в море.

Ему казалось, что он до сих пор помнит, как сверкнули на солнце металлические кругляшки, прежде чем, шлёпнувшись в воду, уйти обратно на морское дно, заманчиво поблёскивая и маня оттуда призрачным видением лёгкого, беспроблемного богатства.

– Замечательное было времечко! – добавил Иван Иванович. – Мы, как новорождённые котята, учились смотреть на мир. Учились понимать жизнь. Чему-то учились. Да вот же, у меня и его фотография есть, – вспомнил он о письме друга и, выдвинув ящик стола, достал конверт с фотографиями.

На фотографиях был запечатлён мускулистый, атлетического сложения красавец, чем-то похожий статью и внешностью на всех побеждавшего, не знавшего поражений популярного античного героя греческих мифов, а в выпавшем письме Иван Иванович прочёл фразу, на которую раньше он как-то не обратил внимания. «Мы, дружище, чего-то хотели добиться в этой жизни, достичь, чего бы нам это ни стоило, и мне, кажется, это в полной мере удалось» – прочёл он на выпавшем из конверта листе бумаги и задумался: чего же они хотели добиться и что бы такого особенного, невиданного его другу удалось достичь?

Он, например, ничего в жизни не добился и ничего не достиг. И в ближайшем будущем манна небесная ему явно не светила.

Работа в местах от всего цивилизованного мира удалённая, да мольберт, и ещё десяток-другой привезённых из разных экспедиций, добротно сработанных и никому на свете не нужных картин, вот всё, чего он добился и что достиг за всю жизнь.

Это ли достижение? Об этом ли он мечтал в юности, в начале пути? Теперь он не мог ответить утвердительно на этот вопрос.

Иван Иванович в задумчивости повертел в руках конверт из-за которого сразу возникло столько непростых и довольно каверзных вопросов.

На конверте стоял штемпель «ЮС оф Америка» и фамилия отправителя – «Монгольский». А на фотографиях изображалась какая-то неземная, непривычная для сознания Ивана Ивановича, непонятная ему заоблачная жизнь.

Вот Верочка в шезлонге, в тени раскидистой пальмы, машет с фотографии ему рукой. А вот и всё семейство: сыновья и Монгол с Верочкой у бассейна на фоне великолепной, в мавританском стиле виллы, и непомерной длины автомобиль, и вертолёт – всё свидетельствовало о финансовом благополучии и высоком уровне жизни этой виллы. Витька во все времена, в любой общественной системе умел хорошо устраиваться.

– Чтоб нам так жить! – в сердцах выругался Иван Иванович, хотя отлично понимал, что никогда так жить не сможет, и, более того, не видит в таком образе существования никакого смысла.

При виде богатых людей, как они ходят в церковь, крестятся и молятся, а выйдя из церкви, остервенело грабят простых людей и, мало того, стремятся всеми силами отгородить-с я от черни, от простонародья, и даже отказаться от своей национальности и государственной принадлежности, его иной раз посещали удивительные мысли: непомерное богатство и интеллектуальное содержание жизни, как приметил он, не всегда и не для всех одно и то же. И никчёмная бессмысленность тупого, спокойного, обеспеченного существования его не привлекала.

Хотя, конечно, он понимал, что, к сожалению, и для него не так уж далеко то грустное время, когда, вполне возможно, и к нему придёт и неслышно постучится в двери тихое старческое спокойствие и безмятежное умиротворение. Чего он как огня боялся. Неужели жизнь невозможна без старости?

Старость, конечно, неминуема для тех, кто до неё доживает. Но как её достойно прожить – это для многих оставшихся ещё целая проблема.

А Маргарита с интересом рассматривала фотографию, на которой обнажённый, полуголый Монгол демонстрировал свою великолепную мускулатуру. Полубог-получеловек.

– Да! – наконец восхищённо воскликнула она. – Вот это персонаж! Плейбой! А что же дальше было? – заинтересованно спросила Марго. – Надо думать, было же ещё что-то и дальше.

– Да, дальше меня привлекла живопись, а Витька, Виктор, пошёл другой дорогой. Его больше всего интересовали деньги. И хотя мы вместе и институт один заканчивали, и распределились затем в одно НИИ, пристрастия у каждого из нас остались разные. Виктор стал крупным учёным. У Монгола появились друзья в финансовом мире, соответствующие перспективы. А я далеко не пошёл, остался в его подмастерьях. На полевых работах, в экспедициях я таскал для Монгола, для его научных статей, каштаны из огня, а когда представлялся случай, занимался живописью. Теперь Монгол – великий человек, а я, – Иван Иванович задумался, – я и по сей день толком не пойму, кто я – специалист по горному делу или художник. Впрочем, я не в обиде. Наверно, не зря говорят: «Каждому своё!» Науке я предпочёл художническую стезю. Наука всё-таки слишком суха, безэмоциональна, в отличие от живописи, целью которой как раз и являются чувства, настроение, мысль. Так что, несмотря на то, что я выбрал не такую дорогу, как Монгол, судьбой я вполне доволен. Богу – богово, кесарю – кесарево!