Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

— Не понимаю, — недоумевал Герман. — Не ты же про Чехословакию на каждом углу вопила, а эти твои, как их...

— Я сказала Ерофееву, чтобы поменьше языком болтал, что кругом полно стукачей, и он кому-то мои слова передал. Видимо, как раз тому, кому не стоило, и передал. Не думаю, что моя персона кого-то сильно интересует. Ну, пожурили отца немного, так, на всякий случай, должны же были они как-то отреагировать на сигнал. А он-то думает, что всё! — теперь ему недалеко до того, чтобы положить партбилет на стол. Как я начала кричать по ночам, отец сразу же загоношился: к психиатру надо меня отвести, видите ли. Конечно, если мне присобачат вялотекущую шизофрению, то какой с него будет спрос: больная на голову девушка, такое со всяким может случиться. А мне потом как с таким диагнозом жить? Какая мне после этого будет журналистика?

— Почему сразу шизофрения? Других диагнозов нету, что ли? Может быть, у тебя просто стрессовое состояние не снялось?

— Вялотекущую шизофрению ставят политически неблагонадёжным. Не знаешь, что ли?

— Да ну? А тебе откуда про такое известно?

— Один умный мужик из редакции по секрету сказал. Ещё он говорил, что вялотекущей шизофренией никого с бухты-барахты не клеймят. Человека в психушку кладут, долго колют всякую дрянь, от которой мозги разжижаются, потомвыпускают с диагнозом.

— Ты что, Юлька?! Неужели ты всерьёз думаешь, что твой отец на такое пойдёт?

— Ты его не знаешь! Отец так перепугался, что, мне кажется, он на всё пойдёт, лишь бы себя выгородить. Тот мужик из редакции сказал, что мне нужно немедленно уйти из дома. Отрезанный ломоть, живу сама по себе, сама за себя отвечаю — совершеннолетняя. Тогда отец успокоится. Вот, думаю теперь, куда уйти.

— Я знаю, куда, — тут же отозвался Гера. — Моя Лена опять вышла замуж, так что её квартира пока пустует. — Тридцатилетняя двоюродная сестра Германа вышла замуж в третий раз. Первые её два брака вышли неудачными, оба продлились меньше года, так что в этот раз Лена не стала сдавать жильё, дабы не вносить дополнительных сложностей в свою и без того достаточно запутанную жизнь.— Правда, она в любой момент может вернуться, но пока там можно жить, а Лена только рада будет, что за квартирой присматривают.

— Вернётся — тогда и будем думать, а пока — ура!

Юля остановилась напротив Германа, посмотрела ему в глаза, будто хотела что-то сказать, но смутилась и отвернулась.

То, что она не решилась сказать, уловил и произнёс вслух Гера:

— Давай жить вместе, а, Юль? Мы ведь уже решили, что всегда будем вместе. Чтобы предки не возникали, можно пожениться.

— Пожениться? Тогда надо, чтобы всё по-настоящему: свадьба, белое платье, пупс на капоте, малознакомая родня, и, конечно, родители, без них никак нельзя. Когда-нибудь я смогу позвать их на свадьбу. Когда-нибудь, но не сейчас — сейчас меня от них трясёт. — И, после заминки, негромко: — Я согласна, Гера. Давай жить вместе. Чего тянуть-то?

Около трёх лет они прожили в квартире двоюродной Гериной сестры — столько, сколько продержался её третий брак. А потом Лена появилась на пороге с разбитым сердцем и с чемоданами. Свалить быстро получилось только к родителям Германа, которые все три года делали вид, что не придают Юлиному присутствию в жизни сына большого значения — не законная же супруга, а так. Требовалось срочно менять статус, и, раз уж Юля этого не представляла себе без соблюдения всех условностей, возникала необходимость наладить отношения с её предками.

— Юль, признайся сама себе: ведь ты накрутила тогда. Ты произвольно объединила два разнородных факта: скандал из-за того, что ты что-то не то сказала своим кавээнщикам, и естественное беспокойство родителей о твоём здоровье, когда у тебя начались страшные сны. Сама объединила, сама вывод сделала: они хотят меня как неблагонадёжную в психушку спровадить. Тоже мне диссидентка нашлась! Звонят же всё-таки твои предки, редко, но звонят, интересуются, когда мы, наконец, узаконим отношения: переживают за тебя, значит.

Юля решила, что не будет настраивать Геру против будущих родственничков — ему будет трудно общаться с теми, кого он не сможет уважать, пусть так и останется при своих прекраснодушных заблуждениях. Она промолчала, а чуть позже заявила, что готова примириться с родителями.

Юля не хотела говорить о том, почему родителей беспокоит затянувшееся узаконивание её отношений с сожителем — так они называли Геру — дочь ставила их в неудобное положение перед знакомыми.