Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

— Ты, пойми, для парня это только плюс, — втолковывала дочери по телефону элементарные, на её взгляд, вещи Элеонора Михайловна. — Если он безо всяких обязательств имеет девушку, и не пэтэушницу какую-нибудь, а студентку журфака — значит, он ого-го, значит, что-то из себя представляет. А для тебя это позор — жить он с тобой живёт, а замуж не берёт. И следующий мужчина так же будет рассуждать: с другим без росписи соглашалась, и со мной согласится. Да хоть бы вы тайно встречались, а то открыто живёте! Выйди замуж, разведись, и живи, с кем захочешь — уже самостоятельная дама будешь, а пока — просто аморальная девка! Себя не жалко, так хоть бы о нас с отцом подумала. Мы-то чем такой позор заслужили?

Астаховы уже готовы были смириться с зятем-немцем. Пусть хоть за чукчу выходит, всё лучше, чем демонстративное и наглое попрание всяческих представлений о приличиях, которое позволяла себе дочь.

— Представления о правилах поведения в социуме закладываются в первые годы жизни ребёнка, — в разговоре с мужем вспоминала Элеонора Михайловна то ли вычитанное некогда, то ли слышанное.— А наша дочь до восьми лет прожила с полусумасшедшей деревенской старухой. Прости меня, Павел, что я так жёстко отзываюсь о твоей матери, но ты ведь сам понимаешь, что так оно и есть.

— Да, упустили мы Юльку, — соглашался отец. — Не выйдет из неё ничего путного.

Юля не верила в заботу родителей, но не только из-за этого ей было трудно пойти на сближение с ними. После того, как отца «вызвали», скандалы в их доме продолжались целую неделю. Затормозил отец в своём праведном гневе после того, как Юля страшно кричала ночью во сне, и её невозможно было разбудить — тогда это случилось впервые.Тем вечером отец сказал такое, чего Юля никак уж не могла проглотить.

Всю неделю он неутомимо возмущался её ролью в «чехословацкой истории», каждым вечером рассматривая её с новых позиций. Однажды он утверждал, что кавээнщики были обыкновенными провокаторами.

— Они попались на чём-то другом, например, на фарцовке — ты сама же признала, что они ходили в американских джинсах. Они в загряжском магазине их покупали, по-твоему? Попались на фарце, и выбор у них был: или в тюрьму, или помочь органам провести своеобразную проверку на лояльность. Они рассуждали о пражских событиях, отслеживали реакцию собеседников, а потом сообщали о ней куда следует. Точно, так оно и было, иначе не армией они отделались бы, а чем похуже — сейчас у нас с чехословацкой темой строго. А ты, дура набитая, принялась их осторожности учить! Хорошо ещё, что не выболтала, что это я тебя о стукачах предупреждал. Спасибо, дочка, что не заложила родного отца, земной тебе поклон! - куражился отцец.

В ту ночь Юля долго не могла уснуть, она уже почти верила, что Ерофеев, выполняя чьё-то задание, тестировал её на политическую вшивость. Она вспомнила несчастное Тёмкино лицо, когда он говорил про танки на пражских улицах, и с сомнением думала, что, может быть, дело было не в танках, а в джинсах, на которых он попался. В тюрьму никому не хочется, будешь тут несчастным.

А следующим вечером отец сменил пластинку:

— Ведь видела же ты: обалдуй, кретин! Мелет языком незнамо что! Ты же должна была понимать: сдадут его ваши однокурсники, наперегонки побегут закладывать. У вас на журфаке, наверное, каждый десятый, если не каждый пятый, сотрудничает. А кто не заложит, тот сам под подозрение попадёт. Многие слышали, как он тебе про Чехословакию заливал. Неужели ты не могла догадаться, что в той ситуации нужно предпринять? Сама не сообразила, ко мне обратилась бы: папа, что делать? — так, мол, и так, парень в открытую несёт антисоветчину.

— И что бы ты мне посоветовал, папа? — холодея от предугаданного ответа, спросила Юля.

— Идти и сдавать этих идиотов с потрохами. Кто сам себе враг, у того друзей быть не может.

Юле стало так страшно, как никогда ещё не было, а ночью она кричала.

Герман долго надеялся на время, которое, как известно, лучший доктор, что оно постепенно загладит Юлины горести, о половине которых и не догадывался, долго верил, что рано или поздно всё само собой рассосется. Однако проходили годы, а ничего и не думало рассасываться, проблема кошмаров у жены продолжала усугубляться.

Наступил момент, когда супруги вынуждены были признать, что это болезнь, или почти болезнь, в любом случае, проблемой Юлиных снов нужно заниматься всерьёз. Гера разыскал психолога, про которого говорили, что, выявляя скрытые проблемы, мучавшие людей многие годы, он творит с пациентами чудеса. В семидесятые годы психолога и вообще-то найти было трудно, а тут нашелся специалист с такими блестящими рекомендациями — случай упускать было нельзя. Гера поехал в город, где тот работал, и за очень солидное вознаграждение договорился об анонимной консультации — Юлии как публичному человеку нельзя было давать никаких поводов для толков об её психологических проблемах. Знаменитый доктор долго мучил Юлию расспросами, заключение, к которому он в итоге пришёл, обекуражило. Решение проблемы, по мнению доктора, заключалось в том, что она должна «отпустить», как он выразился, психотравмирующую ситуацию, сложившуюся в десятом классе. «Что значит — отпустить? — недоумевала Юлия, — Отпустить можно обиду, злость, желание мстить, но у меня ничего этого нет. А то, что с той ситуацией нужно расстаться, я и так понимаю. Только как это сделать?» Больше ничего от консультации получить не удалось, практическая польза была равна нулю. Действительно, как она могла «отпустить» пустоту? К своей бывшей классной руководительнице, ко всем, кто был как-то связан с той школьной историей, она испытывала лишь холодное безразличие.