Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

Еще, по его мнению, Юлия слишком болезненно относилась к малейшей критике в свой адрес как профессионала. Сарказм, который она обрушивала на посмевшего её задеть, по своей силе был абсолютно не сопоставим с вызвавшим его поводом. Это случалось и тогда, когда друзья Германа за дружеским столом могли сказать что-нибудь вроде: «Как-то трудно сопоставить эту хрупкую, элегантную женщину — и её жесткую, мужскую манеру письма», или: «Притупи свое перо, Юленька, будь снисходительней к человечеству». Ответный выпад Юли был молниеносным и безжалостным.

Герман в этих случаях молча страдал. Потом, когда они оказывались вдвоем с женой, с неё моментально слетала вся «фанаберия», как он это называл. Домашняя Юлька не вызывала в нем никаких других намерений кроме того, чтобы и дальше оберегать то, что от неё осталось.

Последние полгода Юлия стала замечать, что угнетенное состояние мужа, раньше быстро проходившее, как только из поля зрения исчезали внешние, необязательные люди, стало застревать в нём надолго. А весной он завел первый и пока единственный неприятный разговор:

— Мне кажется, что в нашей семье уже давно существует проблема, и называется она «Юлия Логинова».

О Юлином творческом псевдониме Гера говорил не раз, полушутя предупреждал жену об опасности раздвоения личности, сейчас он говорил совершенно серьезно:

— Если бы это был просто псевдоним, то стоило ли о нём говорить? Но ты становишься совершенно другой, когда ощущаешь себя Юлией Логиновой — у тебя меняется лицо, взгляд будто стекленеет, даже голос делается чужим.

Так оно и было, «Юлия Логинова» являлась удобным, почти идеально подогнанным под неё инструментом для общения с внешним миром: с коллегами, начальством, объектами критических статей, близкими и дальними знакомыми. У Юлии был муж, были их дети, и больше вблизи ей никто не был нужен. Все остальные оставались во внешнем круге, ограниченным «ничего личного» — словосочетанием «Юлия Логинова». Приятели менялись по мере продвижения по карьерной и социальной лестнице — стоило ли тащить за собой неудачников? — рано или поздно они начнут завидовать, потом будут лелеять фигу в кармане.

Юлия понимала: муж огорчен тем, что она не подпускает к себе ни его родных, ни его друзей, тем, что у неё нет своих друзей. Но она точно знала, как к ней относились близкие Гере люди — они считали её бездушной карьеристкой и больше никем, а тратить силы и время на их переубеждение считала нецелесообразным. Свои друзья... «От друзей спаси нас Боже» — Юлия давно убедилась, что и в этом вопросе Александр Сергеевич был прав, как почти во всех остальных вопросах. Изо всех внешних людей особняком для неё стояла Наташа Василевская, но то, что их соединяло, не называлось дружбой, здесь было что-то другое, что-то очень важное и глубокое, чему Юлия не могла подобрать определения.

Глава тридцать вторая

Последнюю попытку завести друзей она предприняла на первом курсе университета. Тогда они с однокурсниками организовали кавээновскую команду, и с первой же игры уверенно вошли в лидеры среди городских вузов. Капитаном команды был Тимка Ерофеев, главным шутником, способным выдавать молниеносные экспромты — Юрка Борисов, а Юля стала кем-то вроде координатора. Эти трое являлись ядром команды, её мозговым центром. Они часами репетировали, придумывали мизансцены, сочиняли скетчи, на сцене во время игры чувствовали себя единым организмом, им не нужно было долго что-то обсуждать, каждый с ходу включался в игру, затеянную другим. Юля, казалось, начала оттаивать после потрясения, пережитого ей в конце десятого класса, а находясь на сцене, и вовсе забывала о своих невзгодах.

Когда в начале второго курса они встретились после летних каникул, выяснилось, что Тимка очень переменился. События в Чехословакии в августе того года совершили такой переворот в его сознании, что о продолжении кавээновских игр он даже не хотел говорить.

По поводу начала учебного года ребята организовали вечеринку, однако Юля догадываясь, что Тимка вскочит на своего теперешнего конька, наговорит лишнего — а ведь «у нас везде уши», как ей объяснил отец — и сама не пошла на вечеринку, и Ерофееву посоветовала не ходить. Смущаясь, вспыхнув лицом, сказала ему тогда:

— Тим, ты слишком откровенно разговариваешь с ребятами о чехословацких событиях, а тема-то небезопасная. Один неглупый человек дал мне однажды совет «не распускать язык», и я ему следую. Помнишь, в сталинские времена был такой плакат: работница в платочке прижимает палец к губам, а внизу большими буквами написано: «Не болтай!». Понятное дело, заказчики плаката имели в виду: «Болтун — находка для шпиона», а получилось, по-моему, совсем другое: женщина предупреждает своих близких о том, что вокруг много стукачей, мол, не хотите неприятностей — помалкивайте.