Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

Спустя двенадцать лет всё произошло в точности так, как в прикухонной комнатке предсказывал Вадик. Тогда её муж находился на пике своей карьеры. Элеонора Михайловна шла по центральной улице Загряжска в компании двух приятельниц, которыми обзавелась на самом успешном витке своей жизненной спирали. Она заметила, что на неё как-то уж слишком пристально смотрит невысокий хиловатый мужичонка и ещё, видите ли, имеет наглость улыбаться. Она не в первую секунду узнала в невзрачном прохожем великолепного Вадима, которого когда-то охотно признавала своим хозяином, а, когда узнала, содрогнулась — ещё не хватало щеголять такими сомнительными знакомствами перед дамами из высшего общества! — и, не обернувшись, прошла мимо.

Вскоре она пожалела об этой небрежности: карьера мужа стремительно покатилась вниз, а Вадим, как она успела выяснить, был не такой уж мелкой сошкой, мог бы и поддержать по старой дружбе. Но после той знаменательной встречи Элеонора Михайловна долго кипела негодованием — как он посмел оказаться таким ничтожеством! — в её памяти он оставался лощёным небожителем, всегда элегантно одетым и пахнущим хорошим одеколоном. Ей не пришло в голову, что тогда, в сорок шестом, Вадик выглядел таким холёным да гладким потому, что ни дня не мёрз в окопах, не засыпал на ходу в пеших переходах, не спал на голой земле, его не трепала малярия, он не мучился от ран, не глох от контузий. Во время войны Вадик сыто проболтался при интендантском складе, а потом, как только вновь открылся его институт, герой, звеня медалями, вернулся к учёбе.

— Для таких, как ты — для провинциалок без роду и племени — самый вероятный шанс пробраться наверх даёт комсомольская работа, — поучал её Вадим, тогда ещё великолепный.

И она стала комсомольской активисткой, она входила во всевозможные бюро и комитеты, научилась бойко выступать на собраниях, порицать и давать гневную отповедь.

Комсомольская работа свела её с будущим мужем. Они познакомились на выездной конференции, вернее, на банкете, непременно следовавшим за «мероприятием». На той конференции она выступала с докладом, говорила, как всегда, сложными предложениями, используя «умные слова» и богато интонируя. Она знала, что её манера говорить производит на комсу, нахватавшуюся верхушек, ошеломляющее впечатление, и настолько ошеломляющее, что никому из них не приходило в голову после банкета просто и непринуждённо потащить её в койку — как вообще-то среди них было принято. Она была недосягаема для комсомольской мелочёвки — хорошо воспитанная девушка из приличной семьи, пользующаяся во время еды ножом и вилкой, живущая в «сталинском доме», со вкусом одетая.

Но Павел, вроде бы, простой секретарь райкома комсомола, из деревенских, невыразительный лицом, к тому же хромой после фронтового ранения, был из другого теста — она сразу догадалась об этом. Ленка к тому времени уже многое понимала про жизнь, и быстро смекнула, что этот, казалось бы, простак — именно то, что надо. Павел был амбициозен, напорист, беспощаден к тем, кто вставал у него на пути. «Этот прорвётся», — сделала вывод Ленка, поставила на хромого, и выиграла: стала впоследствии Элеонорой.

Павел робел перед культурной девушкой, про которую все знали, что с ней можно только разговаривать. И то, если она снизойдёт. Ему была нужна именно такая жена: которую не стыдно привести в приличное общество, которая сумеет организовать красивый дом и принимать в нём гостей самого высокого ранга. Павел не сомневался, что пройдёт не так уж много времени, и он будет общаться только с такими людьми, а тех, что окружали его на комсомольском этапе биографии, он и не узнает, если встретит.

Преодолев неуверенность вчерашней деревенщины, он начал осторожно увиваться вокруг недотроги Елены Гаврюшкиной. Она принимала его ухаживания благосклонно, но когда после долгого пуританского периода Павел отважился было поцеловать Елену, та отшатнулась: «Сначала ты должен познакомиться с моими родственниками». Конечно! Как он сам не сообразил? — такая девушка может подарить поцелуй только жениху!

Сидя за столом, уставленным трофейным фарфором, Павел оробел окончательно: он не знал, как взять чашку, куда положить ложку. «Ничего, — думал он, — при умной жене я быстро овладею этими премудростями. Не боги горшки обжигают». Он с восторгом наблюдал, как ловко Елена меняет приборы, как изящно она сметает щёткой с серебряной ручкой в серебряный же совочек крошки со стола. «У меня всё точно так же будет организовано», — размышлял он, внутренне ликуя.