Елена Иваницкая - Делай, что хочешь

… но внутренне вся сжалась. Комок стиснутой тревоги. Что с тобой, радость? Скажи, чего ты боишься. Нет-нет, я нет… Слышишь – ты все время говоришь какое-нибудь нет. Скажи – да. Да, да! Скажи – все можно. Все можно!

Я защипнул тонкую ткань ее рубашки, выдернул из-под пояса и разорвал снизу доверху. Испуганные ладони метнулись и заслонили грудь. Опусти руки. Не так и не туда. А теперь тоже разорви рубашку. Она стиснула мне плечи, то ли прижимаясь, то ли отталкивая, и шепнула в шею под ухом: «Зачем рвать такое рукоделье, я ее тихонько сниму, пойдем ко мне в комнату».

Дымок свечи веял мятой и яблоком. В маленькой побеленной спальне со стены на потолок изломились наши тени. Она подвинула на столе стеклянный стаканчик-подсвечник, ее пальцы налились вишнево-прозрачным светом. Она неуверенно отступала. Пойманная, обняла меня. Звякнули пряжки. Я быстро расстегнул ее пояс, потянул вниз тугие брюки, скользя ладонями по гладким бедрам. Но она тут же спутала мне руки рубашкой. Сквозь белый шелк огонек свечи раздробился. Она поцеловала меня через ткань и прошептала: «С защитой, милый». – «Я об этом не подумал. Доверься, я осторожно…» – «Я подумала и все приготовила». – «Неужели? А откуда ты ее…» Шептались и целовались, разделенные полуснятой рубашкой. Она тянула время. Чуть-чуть гладила мне ключицы. Она боялась. «Скажи словами то, что говоришь руками. Чего ты боишься?» – «Нет-нет, не боюсь. Я с тобой». – «Еще не со мной».

Быстро выпутался из рукавов и решительно опустил ее на постель, раздевая. Неширокий топчан, или тахта, или как сказать. Белое покрывало. Опять это отчаянное движение: она вцепилась мне в плечи, и обнимая и не подпуска. Она словно готовилась перетерпеть испытание.

«Мне так нравится, что ты боишься, – поскорей сказал, чтобы успокоить. – Больно совсем не будет, не жди». И услышал растерянный ответ: «Хоть бы и больно, пусть…» – «Ты моя храбрая луна. Нельзя такие разрешения. А если я воспользуюсь?» И вновь невозможный ответ: «Я потерплю…»

Ну что это? «Слушай, сокровище, раз навсегда. Ничего не нужно терпеть. Не вздумай и запрещаю. Если что не так, говорить словами, и руками, и как хочешь. Но я и сам замечу. Увидишь, что будет». Сосредоточенно сжатые губы вздрогнули, через силу двинулись и вдруг светло улыбнулись. «А теперь проведи язычком мне по губам. А теперь вот так. Похоже на танец. Нет, не только движениями. Еще и тем, что вихрь втягивает, кружит, а время останавливается. Сделай то же самое. Не бойся, не трону, пока не разрешишь. У тебя пальцы перед свечкой были вишневые и прозрачные. Я как будто обжегся этой свечкой, ты чувствуешь? У тебя самая вишневая тропинка. Уже можно? Самой тесной и счастливой дорогой?» «Да, да, – шептала она, – это ты, это ты…»

– Слушай, девочка, луна моя… – Хотелось милой, доверительной, сердечной болтовни. – А почему Юджина не выходит замуж за Дона? Ведь он именно такой, как ей надо. Герой. Гражданин. Всеобщий кумир. И любит ее, это же видно.

– Да, он очень достойный человек, – строго ответила луна.

– Так в чем же дело?

– А вот подружишься поближе и спросишь.

– Нет, сокровище, это никуда не годится. Я спрашиваю у своей жены, а жена не хочет отвечать. Обижусь.

Она приподнялась на локте и посмотрела с медленной, расцветающей улыбкой. Вдруг я почувствовал, что тут действительно что-то есть. И, похоже, серьезное. Надо же. Человек не видит того, что видит, не слышит того, что слышит, и не понимает того, что понимает, просто потому, что об этом не думает. И вообще редко думает о других. Наше равнодушие к людям и сосредоточенность на себе – лучшие сторожа чужих секретов. От пристального внимания трудно спрятаться. Пожалуй, и невозможно.

– Но ты ведь знаешь?

Серые глаза согласились.

– Подожди-ка. Начнем дознание. Вчера они все время были рядом, и я прекрасно слышал, о чем они говорили. Слышал и не слышал, вряд ли что-то запомнил, но впечатление ясное. Если об этом задуматься. Юджина относится к нему с подчеркнутым уважением. Esatto… Она боится за него. Смотришь непроницаемо? Смотри-смотри, но теперь я уверен. Это заметно, если хочешь заметить. Он очень достойный человек. Друг на всю жизнь. Она тоже так думает. Однако чувств уважаемого друга не принимает. Что же это значит? Можешь не отвечать. И так понятно. Есть кто-то другой. Вот оно что. А теперь ты смотришь очень странно. Так странно, что сказал бы: за меня боишься. Не меня же. Рассуждаем логически. Вы здесь слишком давно. Если бы друг ее сердца оставался в столице, то положение бы уже определилось. Такую вероятность отвергаем. Этот человек здесь. Прости, но остается думать, что чувство безответное. Кто же это? Неужели Андрес? Не может быть. Вот этого совсем не может быть. Хотя что-то такое непростое между ними есть… между ним и вами всеми. Но это потому, что вы заслоняете от него Гертруду. Да, я давно разглядел. И ты подтверждаешь, вижу. Он, конечно, мрачный красавец и трагическая личность с истерзанной душой. Как же, как же… носит в сердце ад. Вроде меня?.. Ах, неправда? Повтори, что неправда. Вот так, ресницами. Но он сам не знает, чего хочет, и злобствует на весь мир за собственную заурядность. С Доном его и сравнивать нельзя. Вы его и не сравниваете и действительно недолюбливаете. Но вот ведь в чем дело. А она откидывает голову на ладонь совершенно так же, как ты. И этим движением кто-то любуется.