Елена Иваницкая - Делай, что хочешь

Потом опять грянули «Дорогу», запели и заплясали. Марта и Лев вышли из круга. Он вел ее, обнимая за плечи. Подойдя, уперся в меня каким-то измеряющим взглядом. Спросил: «Ну и за что?» Я не собирался отвечать, даже если б понял вопрос. Помолчали. Он прикрикнул: «Говори!» Нервы удивленно вздрогнули, и я понял вдруг: вопрос был о том, за что она меня любит.Она знала и рассказывала.

Она почувствовала во мне родного человека и очень хорошо помнила, когда именно. Она испугалась этого, а потом обидела меня – приписала нехорошие мысли. Но мысли у меня хорошие. Я знаю, чего хочу. Я заботливый к людям. Я умный, честный и отважный. «И такой красивый, почти как ты!» – «Еще чего! – огрызнулся он – «Неправда… Ты первый раз его видишь, ты мог слышать о нем только хорошее, он, раненый, в лагерь вернулся, а ты такое говоришь!» – «Перед тобой геройствовал!» – съязвил кудесник.

С нервным смехом я прижал ее к себе, сказал, что в герои не гожусь, что сам не знаю, зачем вернулся в лагерь, а что избалованный – это чистая правда. Потом пышно расхвалил волшебную львицу и поблагодарил его за те чувства, которые – «которые сейчас заставляют вас сомневаться во мне». Лев внимательно выслушал, но тут же привязался, по-прежнему обращаясь только к Марте: «Это он голову морочит или в самом деле?» И подставился под ответ: «Как обижать, так был уверен, а теперь спрашиваешь!» – «Ну и дурочка. Думаешь, он запомнит, что ты его защищала? Он запомнит, что ты упрямая, тебя не переговоришь».

Все это уже становилось надоедным и тяжелым. Она сказала: «Лев, пожалуйста, перестань. Не надо больше. Мы же за помощью пришли». – «Тогда чего он сидит? Не знаешь? А я тебе скажу! Он всюду лезет в лучшие, а по-нашему сплясать не умеет, вот и сидит».

Характер ли такой, или нарочно выводит меня из терпения? – но не выведет.

– Лев, ну хватит, довольно! Ты меры не знаешь.

– И знать не хочу! – гордо сообщил он, но смилостивился. Как будто снял маску гнева. – Ладно уж. Пусть скажет, чего хочет. Сыграю.

Не приготовившись к такому повороту, я что-то начал про птичьи голоса…

– И ты как малый ребенок. Понравилась забава. Все взрослые – дети. А я старик. И скоро умру. И вспомнят только, что львица чирикала воробышком.

Махнул рукой, развернулся, взглянул на нас краем глаза и зашагал прочь. Исчез в пляшущей толпе. Марта побежала за ним, как виноватая девочка за обиженным мальчиком. Все старики тоже дети.

Но скоро львица опять запела. Вторая скрипка подхватила, а Лев указал смычком куда-то направо и налево. В круг вышли двое – наша Тэкла и здешний черноусый молодец, которого я не раз уже видел. Кто такой?

– Это Зора, брат Ларса, – с готовностью объяснил тезка. – До чего непохожи, правда? И не скажешь, что двоюродные. Оба знаменитые ополченцы.

Танцоры остановились в центре, притопнули, покружились. Странно, немолодая и нескладная Тэкла двигалась уверенно и размашисто, ничуть не хуже молодца. За столами начали подхлопывать. Это что, теперь Лев сам назначает кому с кем? Марта шепнула: «Нет. Игра такая. Поцелуйная. Если выберут, отказываться нельзя. Не принято. Сейчас увидишь, что будет».

Скрипки выводили все тот же короткий мотив, медленный и отчетливый. Танцоры пошли по кругу. Тэкла остановилась совсем рядом с нами, возле молодого доктора. Он растерянно встал, неловко полез через скамейку, чуть не уронил очки и первый засмеялся. Она обняла его и поцеловала. Кажется, он спрашивал, что теперь надо делать. Они взялись за руки и пошли по кругу вместе. Доктор выбрал нашу Герти, она – меня.

Цепочки прирастали. Скрипки слегка подняли темп. Во главе нашей змейки встал Феликс, во главе другой – Делли. Пошли быстрее, еще быстрее, побежали. В тень под деревья, вновь на поляну. И правда – по всему телу раздолье. И вдруг полетел. Совершенно отчетливое ощущение полета. Как во сне. Плавное, упругое приземление. И кружение до головокружения!..

И дождь…

Музыка остановилась. Вымокшие плясуны огляделись, вздохнули в изнеможении, но со всех сторон полетели крики: «Не останавливайся! Еще! Еще!» Скрипка и гитара перекликнулись, и началось что-то медленное, ритмичное, горячее.

Нет, это не музыка была горячая. Это под тонким, намокшим, прохладным шелком ее грудь была горячая.

Она сразу вырвалась. Руки сами метнулись схватить. Но она ловко увернулась, дробно отступила подальше и вдруг повторила ту фигуру, которая так увлекательно получилась у Делли: высоко подхватив юбку, заиграла коленями. Вновь увернулась, но сразу сама поймала меня и утащила назад к столу, под присмотр Старого Медведя.