Елена Котова - Период полураспада

– Боюсь загадывать… Виктор должен получить премию. Никогда не слышала такого исполнения каприсов Паганини, никогда! Так филигранно и с таким чувством одновременно…

– Тонко и без ненужной концертной экспрессии, – соглашалась с Катей Маруся.

– Дай-то бог, одно могу сказать. Дай-то бог. В таком возрасте, и такая глубина исполнения! Как я рада за Ирку, какая у них жизнь впереди!

Виктор Пикайзен получил первую премию. О нем писали газеты, у него брали интервью для телевидения. В филармонию летели запросы из всех стран на гастроли молодого лауреата, признанного лучшим скрипачом мира. «Таня, видишь, что дает трудолюбие?» – повторяла дочери Ирка. Шестилетняя Танюшка кивала головой и работала. Хотя ей никто ничего не внушал, она уже тогда ощущала, что семья ожидает от нее чего-то особенного, а она не имеет права обмануть ее ожидания. Возможно, она ощущала это даже яснее, чем Гуля, которая прислушивалась прежде всего к себе, к своим желаниям, к собственным, а не материнским ожиданиям.

Ранним сумрачным утром конца августа Кате стало плохо. Вызвали скорую из санатория «Сосны», побежали за Дамиром. Обширный инфаркт, через два дня – второй. Врачи считали, что никуда перевозить Катю нельзя, пока состояние не стабилизируется. Алка искала лучшую больницу, Соломон сидел у постели жены. Через неделю повезли Катю в больницу на Пироговку, по дороге случился третий инфаркт. Соломон забыл все: Гулю, машину, свои раздоры с дочерью и зятем, он жил в больнице. По вечерам Алка и Виктор поочередно сменяли Соломона.

Катя выкарабкалась, но ее болезнь поставила крест на Николиной Горе: жить в мансарде, куда вела крутая лестница, для нее было уже невозможно. И снова, как и при переезде тети Кати со Ржевского, Ирку резанула боль: еще одна ниточка обрезана… Тетя Катя и Алочка уже не услышат скрипку на просеке.

Соломон ходил с транзистором из одной комнаты в другую – «Голос Америки» и «Немецкую волну» нещадно глушили, из приемника в основном доносился треск. Все услышанное Соломон немедленно прибегал обсуждать в большую комнату Котовых. Только что началась и тут же закончилась шестидневная арабо-израильская война. Из Советского Союза уезжала первая волна еврейских эмигрантов. Гуля слушала разговоры взрослых вполуха, но в ней сидела непонятно откуда возникшая уверенность, что раз они евреи и могут уехать, то это непременно надо сделать. В Израиль, а оттуда в Италию, как, по слухам, делали многие, а из Италии – в Штаты. Вновь и вновь она приставала к матери: «Мам, давай уедем». Чем именно ей было плохо в Советском Союзе, и откуда появилась у нее это мысль? Алочка, подогретая возбуждением Соломона, тоже изредка спрашивала, скорее риторически, а не стоит ли и правда уехать. Виктор приходил в ярость, бегал по комнате и орал на дочь и жену:

– Уехать? Я засекреченный подполковник Советской армии! Проектирую дренажи для каждой шахты каждой атомной ракеты в стране! В ваш Израиль могу уехать только через Магадан.

– Мам, а может быть, мы с тобой уедем, а папа потом к нам приедет? – тихонько перед сном спрашивала Гулька.

– Что? – кричал из-за серванта Витя, – хотите, чтобы я всю жизнь в анкетах писал, что у меня жена и дочь – изменники Родины? Это все твое воспитание!..

Алка поднималась с кровати:

– Витенька, ну что ты, в самом деле, никуда мы без тебя не уедем…

– Черт меня дернул жениться на еврейке. Копия своего отца! И дочь воспитываешь в таком же духе.

– Как будто ты сам так любишь эту страну…

– Да, люблю… Сталина ненавижу, а страну люблю…

– Ах, оставь… Все, что в ней есть, построено за счет рабского труда в лагерях. Войну выиграли только благодаря американцам.

От этого внезапного поворота разговора Виктор даже вскочил и в кальсонах направился за границу, за сервант:

– При чем тут американцы?

– Как при чем?! – Алочка в ночной рубашке тоже вскочила с постели. – Немцы гнали нас, а мы отступали, у этой страны ничего не было! Генералов расстреляли, ополченцы на фронт уходили в обмотках с дореволюционными винтовками против танков. Хоть Моисея спроси! И так бы гнали за Урал и дальше, если бы не лендлиз.

– Чушь какая, лендлиз…

– Ты не видел и не можешь судить, – Алка потрясла пальцем перед носом мужа. – А я каждую ночь в Новосибирске смотрела, как шли эшелоны: тушенка, сгущенка, обмундирование, машины, топливо… Абсолютно все!

– Тушенка, сгущенка… Не стыдно?! Костьми моего брата и таких, как он, пол-Европы вымощено! При чем тут американцы? Космополитка безродная! И дочь коверкаешь своим воспитанием!