Елена Котова - Период полураспада

Алочку по-прежнему мучила язва, Виктор по вечерам варил ей курицу, бульоны, жену часто рвало, он сбивался с ног, ухаживая за ней и за дочерью. У дочери разыгрался нешуточный диатез, практически экзема. А все потому, что Виктор из любви к дочери и по русскому «авось» скормил на прогулке дочери два года назад плитку шоколада.

– Годовалому ребенку шоколад! Невежественный, дикий человек, – ходя по комнате, заламывал руки Соломон.

– Слоник, теперь-то что говорить. Теперь думать надо, как лечить Гуленьку.

Но Гулю вылечить было так же трудно, как и ее мать. Она кричала по ночам, расчесывая себя до крови, попка и руки были покрыты струпьями. Катя по ночам сидела у кроватки внучки, гладя ее, чтобы утишить зуд. Помогали ванны, их надо было делать каждый вечер: через день из череды, а через день почему-то из крахмала. Виктор, накормив на Горького Алочку, бежал на Ржевский делать дочери ванну: Соломону наполнять детскую ванночку было не под силу.

После ванны Гулька отправилась посмотреть, что делается в комнате тети Иры и тети Маруси, кажется, к ним опять пришли гости. В длинных, до колен, бумазейных штанах ядовито-зеленого цвета, с лицом, измазанным зеленкой, она открыла дверь. В комнате тети Маруси и Иры сидел гость с черными добрыми глазами, что-то рассказывая. Все трое пили чай, а на столе стоял необыкновенный торт…

Гость, Виктор Пикайзен, много лет потом старался забыть чувство, близкое к отвращению, которое он испытал в первую минуту, когда на на пороге возникло это вымазанное зеленкой и покрытое струпьями существо… Ирка взглянула на него, и в ее памяти всплыло то мгновение, когда в сторожке под Новосибирском от нее отшатнулась ее любимая учительница… Гулька не заметила ничего, она смотрела на торт.

– Наша Гуленька, – сказала Маруся, а Гулька не могла оторвать глаз от торта, таких больших она никогда не видела. Но главное – посредине торта сидел упитанный, ушастый заяц! Из чистого шоколада!

– Гуленька, не смотри на торт, – сказала тетя Ира, – знаешь же, тебе этого нельзя.

– Да, знаю, нельзя… – произнесла Гуля, не сводя глаз с торта. Он был уже наполовину съеден, на срезах виднелись крем и варенье. Торт резали ломтями с разных сторон, до середины так и не дошли… Чтобы не тревожить зайца, сидящего посередине. – Тетя Ирочка, тетя Ирочка… Можно?… Можно я его только в носик поцелую?

В тот вечер Виктор Пикайзен пришел к квартиру на Большом Ржевском с таким тортом не случайно. Он пришел просить у Марии Степановны руки ее дочери. Маруся пожелала дочери и будущему зятю счастья, с обычной для нее невозмутимостью, хотя по ее лицу было видно, что и она счастлива. А как переполняло счастье Милку и Катю… То, что он моложе Ирочки на три года, не играет никакой роли, зато по нему с первого взгляда можно сказать, что он, – в отличие от Алочкиного Виктора, – «человек нашего круга».

Вырос Виктор Пикайзен в Киеве, его отец был скрипачом в Киевской филармонии, мать – Регина Иосифовна – аккомпаниатором в Киевском театре оперы и балета. Пикайзен говорил не закрывая рта, сыпал поминутно шутками, пересказывал театральные анекдоты, цитировал знаменитых композиторов, исполнителей. Было видно, что он вырос на этих байках, на афоризмах знаменитостей. «Я вырос в балетной яме», – повторял он. «Вот именно, в балетной яме», – бросала на кухне Маруся, а Милка с Катей не понимали: неужели сестре не нравится ее будущий зять? Как он может не нравиться? Талантливый скрипач, ученик Давида Ойстраха, невероятный труженик. Только заканчивает консерватории, а уже дважды лауреат. А сколько в нем доброты, а как он безупречно воспитан!

Виктора Пикайзена действительно нельзя было не полюбить. Тонкий ум, твердые суждения, которые он никому никогда не навязывал, невероятная деликатность сочетались в нем с веселым нравом и искрящимся чувством юмора. Он обожал «Ирочку», ухаживал за ней, что называется, «со всеми онерами»: водил ее с матерью на премьеры в театр, приходил на Ржевский всегда с цветами, целовал с почтением руку каждой из дам, встреченных в коридоре. По-иному он не мог, так его воспитали. В первый же визит он признался, что увидел Ирку в Гнесинке еще в сорок девятом году, когда ему было пятнадцать лет, и тут же заявил своей матери, Регине Иосифовне: «Мама, это моя будущая жена». Это признание Виктора никого не удивило, Кушенские всегда знали, что браки совершаются на небесах.

Конечно, на небесах. Кто бы мог подумать, что Татка встретит Яноша и будет жить в Венгрии?