Елена Котова - Период полураспада

– За Елену Котову! – поднял тост Виктор. – За дочь еврейки и сына врага народа!

– Виктор, тише, во-первых. А главное, к чему вы сейчас об этом? – возмутилась Катя, опередив Соломона.

– Екатерина Степановна, моя дочь…! Ух, что это будет за девка! Мать чуть на тот свет не отправила, а родилась-то…! В воскресенье, да еще и ровно в полдень. Такая со всем справится! А ей по-другому и нельзя. Ну, за Елену Прекрасную! А уж потом и за мать ее, – Виктор опрокинул стопку водки и подцепил кусок селедки с репчатым луком.

– Значит, жену уже на вторую роль задвинули, – съехидничал Моисей.

– Моисей Маркович! Жена – не печка, можно и передвинуть. А дочь – это моя кровь! – под шумок общего хохота Виктор налил себе вторую стопку. – А теперь и за Алочку! За ее здоровье! Непросто ей дочь досталась…

– Да, гены у вашей дочери, Виктор, конечно совершенно особенные… – произнесла Маруся.

– Русская кровь, еврейская… – подхватила Катя, – … еще и польская…

– Еще, скажи, и цыганская, – перебил ее Соломон. – Ты, Катюша, страшная придумщица.

– Да, и цыганская, – настаивала Катя, – мы сколько раз тебе рассказывали, что нашу бабушку дед выкрал из цыганского табора, правда, Милуша?

– Слышать я не могу про этот табор… – Соломон хотел добавить еще что-то, но его перебила Татка.

– Витенька, главное, чтобы ты помнил, что у твоей дочери дворянские корни. Ты не обижаешься, что я так говорю? Благородство семьи Кушенских – это главное, что вы с Алочкой должны передать дочери.

– Помню я, Татка, помню про ваши дворянские корни. Ну, давайте, за вашу семью!

В угловой комнате стало не повернуться. Виктор привез кроватку – железную, с сеткой, ее поставили у стены, в изголовье полуторной кровати, на которой спали Катя с Соломоном. Алочка с Виктором раскладывали все тот же, вздыбившийся холмиком серый жесткий диван, на котором в двадцатых годах спала еще Маруся.

Дочь назвали гордым и красивым именем Елена, по-гречески «факел». Елена Викторовна, факел победы. Ни Виктор, ни Алка не ведали, что на рубеже шестидесятых этим именем назовут каждую пятую девочку, что так же будет и десять лет спустя, что в жизни их дочери почти все ее подруги будут носить именно это имя.

– Ну что, где моя племяшка? – влетела в квартиру Татка.

– Где же ей быть, у себя, – ответила Милка, открывшая Татке дверь. – Ты, Таточка, прямо из института? Иди к Кате, там и Алочка… Я быстро…

– Что быстро, тетя Мила?

– Как что? Накормлю тебя. Ты же голодная! Сейчас супчик тебе погрею…

– Тетя Мила, я не хочу есть. Вот если бы вы мне кофе сварили. – Татка направилась к угловой комнате. – Алочка, здравствуй, родная! Где твоя дочка, я ей что-то принесла, – Татка вынула из портфеля пакетик.

– Таточка, ну зачем ты… Ой, какая красота! – Аллочка приложила к груди бледно-голубой фланелевый костюмчик с ползунками. – Где ты достала? Немедленно надо примерить…

– Елена, – Татка склонилась к кроватке. Девочка радостно и озорно смотрела на нее карими глазами, потом шустро перевернулась, схватилась ручонками за сетку и встала на ножки. – Уже сама встает, надо же! Шустрая у меня племяшка!

– Татуся, почему племяшка… – начала было Аллочка.

– Да, ты права! Это же моя троюродная сестренка!

– Вот именно. Невозможно себе представить, но ты и Алена – это же новое поколение. Девятнадцать… нет, двадцать лет разницы!

– Ты ее Аленой зовешь? Это мне нравится.

Алочка с дочерью на руках и Татка направились в комнату Милки, которая уже звала всех за стол.

– Как у тебя в институте, Тата? – спросила Алка, когда они остались одни. Милка проковыляла на кухню мыть посуду, а Катя забрала переодевать внучку.

– Ты знаешь, Алочка, я выхожу замуж. Маме Тане уже написала. Его зовут Янош, он венгр, учится вместе со мной. Это, конечно, сложный вопрос, особенно в нашей семье… Но я уже решила. Тебе первой говорю.

– Татка, ты молодец… Не тяни, прошу тебя, скоро окончание института. Скажи спасибо Хрущёву… Теперь браки с иностранцами не запрещены. Твой Янош где живет? В Будапеште? Ты должна уехать с ним.

– Аллочка, я рада, что ты меня понимаешь. Впрочем, ты по-другому бы к моему решению и не отнеслась. Скоро приведу Яноша познакомить с вами, – сообщила Татка. – Пожалуй, я все-таки съем пирожок. Пирожки у тети Милы необыкновенные.

«Да, мы другие, чем наши матери… Другое поколение… и не стоит ничего обсуждать… Моя судьба – это Витя… А Татка – просто кремень, а ведь только двадцать лет…» – подумала Алка, а вслух произнесла: