Елена Котова - Период полураспада

– Контрабандист?

Алка не выдержала и прыснула.

– Так-то лучше. А сестра-то хорошенькая? Как ты? Нет, таких, как ты, не бывает.

– Хорошенькая, даже очень.

– Раз так, значит, завтра в кино идем втроем, ясно? Или у нее парень есть? Если есть, пусть тоже тащит.

– Есть у нее поклонник, но там, по-моему, все как-то расклеивается…

– Что, родня не одобрила?

– А что, так сразу видно, что у нас родня придирчиво относится к поклонникам дочерей?

– Кому, может, и не видно… Мне-то наплевать, что я твоим родителям не понравился. Короче, сестре скажи, что завтра беру билеты в «Художественный». А чего такого?

– Не «чего», а «что»…

– Какая разница? Слушай, а времени-то всего девять. Пошли, пройдемся. Я тебя обратно провожу. Когда у вас комендантский час, небось, в одиннадцать? Иди, накинь что-то, я тут, в прихожей подожду.

Они присели на лавочку на Собачьей площадке. Виктор обнял Алку и стал целовать, та отворачивала лицо, а он жадно искал ее губы…

– Погоди…

– Чего годить… – начал было Виктор, но Алка будто нечаянно подставила ему губы, и оба надолго замолкли.

Еще месяца три они ходили по кино и кафе, иногда вместе с Иркой. Той Виктор понравился сразу, но зачем он понадобился ее сестре, Ирке было неясно. Тем более, вроде бы женатый, Алка сама как-то обмолвилась.

Осенью Алка то и дело ездила с Виктором на дачу к Гале Савченко. Галка все понимала, в отличие от Ирки. Алка слушала, поглядывая на Виктора, как Галя с мужем обсуждают, придется ли им ехать в Африку или удастся все же выбить командировку в Европу.

– Я тоже в МГИМО поступал, – признался Виктор Алке ночью. – Ну ничего, мы свое возьмем, не думай.

– О чем не думать? – поинтересовалась Алка.

– Ни о чем не думай. О здоровье думай только, и все, ясно?

Виктор ежедневно поджидал ее в обед, запрещая ходить в Мосторг за пирожными и водил в диетическую столовую. К Гале на дачу неизменно прихватывал курицу и собственноручно варил бульон, стараясь, чтобы тот вышел прозрачный, после того, как в первый раз он сварил мутный, потому что так варили всегда все, кого он знал, а Алка вылила его в помойку. Научился жарить картошку соломкой, потому Алка любила только такую, хотя он сам всегда жарил кругляшками. Алка капризничала, а Виктор только смеялся: «Погоди, вот повезу тебя в деревню, к матери, там на сале картошку есть научишься». С интересом слушал разговоры Галки с мужем, прикидывая что-то себе в уме, мотая на ус. Он впитывал все новое, все, чем была наполнена Алкина жизнь и чего он раньше не знал. Полюбил ходить с ней на концерты, правда, шумно вздыхал в кресле, а в антракте первым делом спешил в буфет.

В ноябре Алка решила, что пришло время ставить вопрос ребром. Что, собственно, Виктор собирается делать? С ней, а также и с Лидой? Виктор и сам понимал, что сколько веревочке ни виться, тянуть больше нельзя. На Башиловке давно был сумасшедший дом, Лида то рвалась немедленно ехать в деревню, то угрожала сама съехать к родителям, хотя было ясно, что сама она никуда не съедет. Надо было на что-то решаться, и Виктор знал, на что именно, но перед Лидой было стыдно.

Перед Новым годом Виктор переехал на Ржевский. Катя и Соломон опешили, но, в сущности, Алку их мнение интересовало мало. Катя снова плакала у Милки в комнате по вечерам.

– Милуша, это же человек совсем не нашего круга. Разве можно сравнить с Зораном?

– Катя, зачем сравнивать? Оставь Алку в покое, пусть сама решает!

– Да, ты права… Человек он, мне кажется, неплохой. Возможно, даже очень неплохой…

– Ты вспомни, сколько Алка пережила…

– Не вздумай с ней об этом говорить!

– Лишь бы ты сама об этом с ней не говорила. И главное, угомони Соломона.

– Да-да, ты права. Соломон возненавидел Виктора, ты совершенно права. Почему, не понимаю. Виктор – инженер, с высшим образованием, Алку любит безумно, это же ясно. Ну да, из деревни, человек не нашего круга, что и говорить…

– Катя, вот именно: «что говорить». Как тебе-то не стыдно. Ты никогда не судила людей так поверхностно.

– Ах, Милуша, трудно… Слоник, Моисей… Да хоть Давид Карлович. Мы говорим на одном языке, а тут… Слоник никогда не сойдется с Виктором.

Ни тогда, когда они сами выходили замуж, ни теперь, когда пришло время их дочерей, Катя с Милкой не задумывались о том, что сказали бы Степан Ефимович или тетушки Оголины по поводу их собственных браков. Они свершились на небесах в то время, когда уже не было ни братьев Сурских, ни гимназистов, ушедших в погонах на германскую войну и растворившихся в революции, частью погибших, частью уехавших в Париж, в Константинополь… А оттуда в Америку, как многочисленная родня Моисея.