Вадим Ярмолинец - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

Я поставил другую дорожку, но Кощей, не дослушав ее, сказал:

– Знаете что, возьмите пару своих любимых пластинок и пойдем ко мне. Послушаем на моей аппаратуре. Только бутылку не забудьте.

Взяв остаток коньяка, мы отправились к Кощею. На Соборной я спросил Кощея, нравится ли ему здесь. Он посмотрел на меня с удивлением, потом огляделся по сторонам:

– Что вы имеете в виду?

– Да ничего особенного. Я просто недавно обнаружил, что куда ни иду, иду через это место.

– Какая-то магия в нем есть, да? Здесь раньше собор стоял, вы знаете?

– Мне говорили.

Подвал встретил нас темнотой и запахом сырости.

– Сейчас, пока аппаратура прогреется, я рюмки достану. Устраивайтесь.

Включив аппаратуру, засветившуюся оранжевыми огоньками старомодных ламп, он открыл форточки во всех трех окнах и ушел в другую комнату.

Вернулся он оттуда с хлебом и банкой сайры:

– Ну-с, продолжим банкет.

Он вывалил серебристо-коричневое содержимое банки в тарелку и, разделив своими паучьими пальцами хлеб пополам, сказал:

– Макайте прямо в масло, сытней будет. Говорят, в приличном обществе коньяк заедают лимончиком. Или шоколадом. Одно из двух. А может, и тем и другим.

– А у нас ни того ни другого.

– Не страшно, мы – привычные.

Выпив рюмку, он пошел ставить пластинку.

– Какую хотите?

– Ставьте Deep Purple – In Rock . Четвертую дорожку.

Это был диск, который я давно перестал слушать, но в котором одна песня была записана просто замечательно – Child in Time . Особенно начало, где Пэйс и Лорд играли тему – там, та-ра-ри-ра, та-там! там-там-там!

В школе, когда я услышал ее впервые, мне казалось, что красивей этой мелодии нет. Сейчас мне больше нравился текст: «Слепой стреляет в мир, пригибайся, не пригибайся – все равно попадет, не прямо, так рикошетом». Но в целом я к этой песне сильно остыл. Она вся была слеплена из блэкморовских клише, как детский конструктор из кубиков, только ради того, чтобы она вышла подлинней и помногозначительней. Это было чистой воды данью времени: Stairway to Heaven, Grand Hotel, The Gates of Delirium, Papa was a Rolling Stone . Переплюнул всех Jethro Tull co своим Thick as a Brick : один диск – одна песня. Они все претендовали на причастность к «большой» музыке с оркестрами и сложными композициями, но, к счастью, надолго их не хватило.

Короче, когда я услышал Child in Time на аппаратуре Кощея, у меня просто встали дыбом волосы и кожа, как сказала бы моя мама, пошла гусем. Клянусь! Орган звучал так сочно, что звук, казалось, просто течет по воздуху, а тарелки звенели так, словно установка Пэйса стояла прямо передо мной: дзынь-нь-нь-нь….

Минуте на третьей все смешалось в хаосе, и Кощей сделал чуть-чуть потише, но когда пошла вторая часть с той же темой, которую Лорд вел на своем «Хаммонде», Кощей вернул прежний уровень громкости и снова сделал потише, когда Гиллан начал охать и стонать в бурном финале.

– Ну, как? – спросил он, когда песня затихла.

– Класс! – сказал я.

– То есть именно так, как и должно быть. Правильный усилитель и колонки должны донести до вас звук безо всяких отклонений от оригинала. А у нас идет борьба за ватты. В вашем «Бриге» сколько ватт? Сто? А в этом – два канала ватт по пятнадцать. И знаете, что самое интересное в этом усилителе?

– Что же?

– Он слеплен вот этими двумя руками. – Он пошевелил в воздухе своими щупальцами. – Вид страшноватый, но по звуку бьет любой «грюндик».

– А такое можно поставить на массовое производство?

– Боже упаси! Это – штучный товар. Здесь на отбор каждой детали, на ее прогонку уходит столько времени, что никакой радиозавод за это не возьмется. Тут нужна маленькая кустарная мастерская. Пара-тройка людей, соображающих в этом деле. И потом представьте – дорогущий усилитель, который выглядит как тубус-кварц. Кто бы их покупал?

– Японские тоже дорогущие.

– Бросьте, Митя. Люди любят цацки, а это для них – старая рухлядь.

Этот вечер нас окончательно примирил. В наших отношениях появилось новое содержание. Одна святая, как пела наша единственная официальная мегазвезда, к музыке любовь. Кощей вытащил на середину комнаты картонную коробку от болгарского вина, в которой оказались допотопные пластинки на семьдесят восемь оборотов. Они лежали в пакетах из пожелтевшей и высохшей от времени бумаги с дырками в центре. Из них выглядывали малиновые, темно-зеленые и синие «яблочки» с полустертыми золотыми надписями – названиями песен и именами исполнителей. Он произносил их имена с трепетом, как имена святых: Фред Астэр, Томми Дорси, Милдред Бейли, Джек Тигарден. Я никого не знал. И они мне страшно нравились. Страшно. Пластинки были, конечно, с песочком, но голоса и инструменты звучали как живые.