Лора Белоиван - Южнорусское Овчарово

– Спасибо, – поблагодарил Белый. – Ключи ищу.

– А-а, – сказал участковый и уехал.

А Белый зачеркнул последний квадрат.

Дыры напротив остановки не было на шестьдесят метров вокруг. Дальше шли заборы.

Если бы не забор, Белый слетал бы в Иерусалим еще в прошлом году. Если бы не Ник, Белый был бы там теперь; а вместо этого одиннадцать дней тыкал палкой вокруг остановки на Восьмом.

– Ник, ты врешь насчет дыры, – сказал Белый. – Ты ведь все наврал.

– Нет, – ответил Ник, – я не наврал. Вон паспорт, вон логи в скайпе, вы же сами мне лэптоп дали.

– Он не наврал, что он из Иерусалима, – объяснял Белый ситуацию бабе Люде, – но насчет дыры наврал точно. Нету там никакой дыры. Нету.

– Хорошо посмотрел? – переспросила баба Люда. – Как же он теперь-то?

– Все посмотрел вообще. Вообще все. Нету.

– Ох ты ж елки-палки, Богородица-Заступница, ну е-мое, – качала головой баба Люда. – Но ведь вроде хороший-то парень-то, а?

– Непонятно только, врет зачем, – заметил Белый. И, шагнув в комнату Ника, сказал довольно холодно: – Ну что. Готовься сдаваться.

Подготовка к депортации Ника заняла неделю. Его отец сделал все невозможное, чтобы факт нарушения границы не был запротоколирован в Израиле, но уладить дело на российской стороне он не смог: Нику был навсегда запрещен въезд в Российскую Федерацию, так что с бабой Людой они прощались навеки. Белый на сцене прощания не присутствовал.

А потом выпал снег.

А потом снег растаял.

И пришла весна. И Белый, по своему обыкновению, стал ходить на дальние болота – за безымянную речку, лишенную моста, – смотреть на пролетные стаи уток и лебедей. Он представлял себя перелетной птицей, никогда и никому в жизни не сумев бы признаться в своей игре – игре в птицу, птицу улетевшую, птицу вернувшуюся, – фу, какая сентиментальщина; себе-то признаться – и то неловко. Так что Белый играл, самого себя изгоняя из свидетелей: бездумно, тоскуя, радуясь, взлетая – тяжело взлетал Белый над болотом (ослабели крылья за зиму), а потом шел напрямик через заброшенное сто лет назад поле, уставший, промокший, – и однажды по пояс провалился в яму, в которой и оставил сапог; полез за сапогом и увидел в стене нору; а дальше все как по-писаному – залез в нору, прополз несколько метров, вылез в храме Гроба. Он-то Сиро-Яковитский придел сразу узнал, и иконе его черной, с треснувшим при пожаре стеклом, поклонился почти автоматически, и паутине на своде потолка удивлен не был. Даже горную газель, все еще принимаемую им за антилопу, поприветствовал.

В общем, дурак дураком: на улице жара, а он в сапогах, в пуховике и вязаной шапке. Хорошо еще, что перчатки забыл в яме.

– Я, собственно, тебя вот чего искал, – говорил Белый Нику. – Я одну вещь спросить хотел.

Они сидели за столиком уличного кафе – понятно, что Белый был уже не в полевой амуниции: друзей в Иерусалиме много, ни за что б не дали пропасть. Белый хотел сказать Нику, что его беспокоит вопрос с антилопой – как она-то очутилась в его, Белого, саду? Белый уже и рот открыл, чтобы спросить об антилопе, и Ник смотрел на него вопросительно – и Белый сказал:

– Хочешь в Овчарово?

– Да, – ответил Ник. – Бабе Люде этрогов привез бы. Или сок этроговый, еще лучше. Знаете?

– Тогда погоди, – сказал Белый, – мне надо одну вещь проверить.

На проверку ушло полтора дня. За это время Белый дважды слазал в подземный ход Сиро-Яковитского придела, дважды вылез в совершенно разных точках Южнорусского Овчарова и дважды вернулся в Иерусалим через абсолютно разные норы в ближних овчаровских окрестностях.

– Смотри, какое дело, – говорил он Нику, когда они подходили к дому бабы Люды. – Вот почему, интересно, так? Из Иерусалима в Овчарово всегда одна и та же дорога, а из Овчарова в Иерусалим – через любую дыру буквально?

– А написано где-то, – отвечал Ник, – что все пути ведут в Иерусалим.

– Это про Рим, – возражал Белый, – все дороги ведут в Рим.

– Это, может, из других мест в Рим дороги ведут, – отвечал Ник, – а из вашего Овчарова все дыры ведут в Иерусалим. Даже те, которых потом фиг найдешь.

– А, может быть.

– Да так и есть.

– И это при том, что мы много чего не знаем.

– Наверное.

– И никогда не узнаем.

– Ну и ладно.

– Ну.

– Ну.

У меня фит-браслет строгий, у меня здоровье так себе, у меня норма шагов большая.