Вечерние зори стали короче. Симоныч не заметил, как землю окутала тьма и, будто радуясь ей, на небе всё ярче высвечивалась звездная россыпь. Пора возвращаться. Глаз пока ещё различал в лесу тропинку, ставшую такой знакомой за столь краткое время. Тишина. В нагретом за день воздухе парил стойкий травяной запах.
У ворот дворовый пёс, доверчиво виляя хвостом, узнал гостя, не раз его прикармливавшего. Симоныч потрепал пёсью холку, закрыл за собой на засов калитку, услужливо оставленную привратником открытой, и направил стопы в опочивальню. Хозяева и дворовые слуги уже привыкли к поздним прогулкам гостя. Бродит в одиночестве по берегам Неглинки и Москови, думает о чём-то, ну и Бог с ним, он никому не мешает. Кто может запретить волостелю исполнять его привычки?
Миновав сени, он шёл по узкому проходу к своей опочивальне. Всё, как обычно, повсюду тишина. Обитатели, сотворив молитвы, давно уже возлегли и видят сны.
Вдруг тихо скрипнула дверь женской половины. Послышался вкрадчивый голос:
– Гюрги Симоныч!
Он обернулся.
Серафима, словно привидение, в белой сорочке, свеча в руке. Вместо того чтобы возлечь, она долго прислушивалась, не скрипнут ли половицы под ногами возвращавшегося Георгия.
«Только этого мне не хватало, – пронеслось в голове, но не откликнуться на зов он не мог. – Может, ей нужна моя помощь? Может, она не ради возблажения зовёт?» Он на мгновение застыл, но тут же решительно направился на зов. А она поняла это по-своему.
– Иди же ко мне! Давно тебя поджидаю! – шептала она. Кинулась ему на шею, приникла всем разгоряченным телом.
Отступая мелкими шажками, она влекла его за собой в опочиваленку. Он повиновался.
Скоротечен любовный порыв. Неминуемо и беспощадно отрезвление.
– Ты опечален? Я понимаю, – шептала она.
Симоныча охватывало чувство вины перед беззащитной вдовой. Потеряв волю, он воспользовался её добротой, а ощущение такое, будто отобрал подаяние у нищего. Ему нечего было сказать в ответ. Казалось, он потерял в себе что-то чистое, человеческое, будто звериный инстинкт овладел им, и вдруг исчез.
– Не печалься, любый. Всё между нами останется втайне. Любовь приходит в сердце, не спрашиваясь, без стука, к любому человеку, даже к монаху. Так и с нами случилось.
Но не так-то просто было отделаться от чувства греха перед женой, и, будто бы обиженной, вдовой.
– Грешно это, – неуверенно произнёс он.
– Ну, довольно казнить себя, – голос Серафимы звучал резко, отчего ему стало не по себе. – Уж так ты безгрешен, прямо-таки святой угодник. На Страшном суде и вспомнить будет нечего. Тоскливо твое житие. В княжьих и боярских термах о грехе едва вспоминают, молясь походя.
– Животина не имает чувство греха, а я – человек!
– Эх, ты, человек! Муж блаженный. Приголубил бабу, и грех его мучает. Ты пойми, плоха та баба, коя, обладая красотой, молодостью, не может ими воспользоваться в полной мере. Я, однако, не из смердьего племени. Это у смердов жёны измотаны тяжким трудом, ходят как стельные коровы. Не волнуйся, не казни себя, ничего твоя жена не узнает, ежели сам перед ней не исповедуешься. Совестливый зело.
– Боль в душе потому, что обидел тебя, вдовую.
– Обидел? – она отшатнулась от него. – Глупый ты, глупый. Люб ты мне. Но не бойся, отбирать тебя у твоей жены не стану, ибо вижу, как ты тоскуешь по семье. В том твоё счастье, а нешто я могу покуситься на него.
Эту ночь ему не спалось. Да разве уснёшь после такого…
На рассвете он соскочил с постели и, не одеваясь, в исподнем выскочил в сени. Прохлада раннего утра освежила, вернула спокойствие, придала новые силы. Однако ему казалось, на него смотрят не так, как вчера. Но это было лишь его воображение, он видел то, что ожидал увидеть. За утренней трапезой сказал Ивану, поблагодарив за гостеприимство, что пора возвращаться.
– Как же так? – удивился Иван. – Мы ещё на ловы не ездили. Собирайся, заутре с рассветом едем. Мои выжлецы выследили лежбище вепрей. Потешим себя вмале с борзыми. Вон они заливаются лаем. Не кормлены второй день, чуют, что их готовят к большой облаве.
«И то верно, – подумал Симоныч, – может, ловы приглушат сомнения и тревоги? Я уже и забыл, когда был на ловах».
После полудня из Ростова прибыл гонец. Он сообщил весть, потрясшую всех: в битве под Муромом пал князь Изяслав. Войско черниговского князя движется в направлении Ростова.
«Вот и кара мне Господня, – подумал Симоныч. – Неужели кончилась безмятежная жизнь в Ростовской земле? Как хрупок мир даже здесь в глухой окраине Руси. Пошто идёт сюда Олег Святославич?»
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу