Наталия Терентьева - Солнце на антресолях

Все заговорили наперебой. Здоровались, смеялись, удивлялись, переспрашивали… Собаки отчаянно лаяли, Робеспьер, пытавшийся независимо пройти мимо всех, увидел скачущего Веню, встал в позу боевого кота, зашипел, Веня подлетел со срывающимся тявканьем, получил лапой с выпущенными когтями по морде, распластался по полу, поверженный, тут же вскочил… Нелли Егоровна приложила руки к груди, но с места на помощь моськам не двинулась, что-то объясняя финну на невразумительном, но крайне эмоциональном английском. Тот, потрясенный ее нарядами и пышными формами, оживленно кивал, и синие волосы колыхались, колыхались, разваливаясь по белоснежному свитеру с – понятное дело! – оленями, бодро скачущими по тощей груди незваного гостя…

Папа обернулся, выхватил меня глазами, счастливо подмигнул. Счастливо? Я на всякий случай вздернула подбородок и не улыбнулась в ответ. Пусть уточнит. Отчего именно он счастлив.

Папа пробрался ко мне сквозь всех гостей – людей, животных, сквозь чемоданы, упавшие лыжи, пухлую желтую куртку, соскользнувшую с вешалки и лежавшую на полу как синтетический сугроб…

– Что? – спросила я, поскольку папа решительно обнял меня за плечо. И немного отстранилась. – Что?

Папа что-то прошептал мне на ухо, но я не разобрала и переспрашивать не стала. Вряд ли он шептал нечто плохое, судя по выражению его глаз.

– Сережа! – позвала мама, и что-то такое было в ее голосе…

Папа, страшно всем довольный, пошел на кухню, где за столом, весело переговариваясь и меняясь местами, располагались дядя Коля, Ханну, Нелли Егоровна с Алисочкой на руках. Я видела, что Саша, севший сбоку, оглядывается на меня с вопросом.

Я взяла куртку и незаметно выскользнула из дома. Саша сам разберется, как ему быть, а мне нужно немного побыть одной. Прогуляюсь до школы и обратно, заберу сменку, которую оставила случайно, уходя, расстроенная, после стычки с Дылдой.

Я шла по заснеженной улице, обходя кучки неровно насыпанной соли. Если не знать, можно подумать, что это льдинки. А это – ядовитый химикат, разъедающий до дыр сапоги, лапы собакам, гуляющим без обуви, и котам, живущим на улице. А ведь так похож на кусочки застывшего снега…

Через некоторое время меня догнал Саша. Как он понял, в какую сторону я пойду? Не знаю. Это та тайна, которая делает наш мир удивительным и прекрасным. Что такое эти нити, протягивающиеся между людьми? Почему они возникают? Из чего состоят? Может быть, нам и не надо этого знать. Нам надо искать ответ и не находить его. И в этой загадке – главный смысл. Как жить, зная все и не ища ответа?

Мы шли молча, лишь пару раз взглянув друг на друга. И что, мне больше не надо никого ждать, никого искать? – мелькнула у меня опасная мысль. Не знаю… Может быть, я буду с ним просто дружить… Так бывает? Не знаю… Вот взяли и подружились мои родители… Или это не дружба? Но ведь моя мама никогда не заберет папу у Глебушки… Она лучше налысо побреется и уйдет босая из дома… Тогда – что это, зачем? Как это понять и надо ли…

Я знаю, уверена, что ничего важнее этого на свете нет – этих таинственных, горячих нитей, пульсирующих между людьми, держащих наш мир, не дающих ему разлететься на клочки, рассыпаться. Без которых он – холодный, пустой и бессмысленный. Без которых он мертв.

Мелкий снег покалывал лицо. Мир сегодня был абсолютно белый. В нем отсутствовали краски. Белое небо, белая земля, белые деревья, белые крыши… Рисуй на белом что хочешь. Рисуй, что можешь.

– Мне на работу, – сказал Саша и остановился у поворота.

– Хорошо, – ответила я. И сердце мое стукнуло. Вот оно, сердце, и нарисовало. И пронеслось что-то хорошее, теплое, горячее, что заставило Сашу тут же улыбнуться, взъерошить волосы, в которых был снег. – Все вообще не так, как я думала, – сказала я, уверенная, что он не поймет, о чем я.

Он улыбнулся, а я пошла первая прочь, потому что совсем не хотела стоять и смотреть, как уходит он. Если бы не Саша, так неожиданно подвернувшийся мне в эти дни, возникший как ниоткуда, я бы многого не поняла о своих родителях. Я обернулась. Его уже не было видно, пошел плотный, густой снег. Я даже не знала, стоит он еще там или уже ушел, поспешил на дежурство.

Смешно… И странно… И хочется плакать и смеяться одновременно. И хочется, чтобы все это было правдой – и Саша с его хорошей улыбкой, и папа, которому мама сейчас подливает и подливает несладкий чай, растерянно поправляя очки, и белый-белый мир, в котором я пока могу нарисовать, все, что хочу… И горячие, невидимые нити, которые заставляют бежать друг к другу, надеяться, ждать, прощать и – мучаясь, сомневаясь, отчаиваясь, любя – быть на этом белом свете.