Наталия Терентьева: Солнце на антресолях

Я снова взглянула на Сашу. На улице у него мгновенно проступил румянец. Приятное свойство… Наверно, вот так же, как сейчас мне от Саши, маме не хотелось когда-то отходить от Сережи Веленина, а хотелось только смотреть в его глаза, слушать его и даже рассказать о своем самом сокровенном… Я с подозрением взглянула на Сашу. Никто мне не обещал, что он лучше моего папы. Нет. Я не поддамся. А румянец так быстро проступает у людей с крепким здоровьем или у психов.

Я все-таки оглянулась на папу. Видя это, он тут же рванулся ко мне – так, как мог мой папа себе позволить рвануться. Сохраняя собственное достоинство и одновременно пытаясь успеть, пока я не скрылась в подъезде. Я бы и скрылась, но наперерез мне неслась, почему-то сильно прихрамывая, Нелли Егоровна с Алисонькой на руках, совершенно голой и несчастной – на ней не было ни куртки, ни шапки, ни ботинок. А впереди мчался грязный, мокрый, довольный всем Веня и громко тявкал.

– Она!!! – крикнула Нелли Егоровна и ткнула в меня пальцем, промазала и попала с лету в Сашу, но даже не заметила этого. – Она! Все из-за нее! Веня!.. Ну подожди же ты!.. Проклятый… Я ведь тебя поймаю и… и… выброшу… – тяжело дыша и все так же прихрамывая, она шла за Веней, проваливаясь пухлыми золотистыми сапогами в тяжелый, грязный, нечищеный снег.

Саша засмеялся, папа, опять отступивший назад, лишь ошарашенно развел руками. Я видела, как приоткрылась задняя дверь машины и крокодилья морда подергала папу за полу расстегнутой куртки.

Я могла бы подойти к папе и сказать: «Я тебя люблю, ты же знаешь. И никуда от этого ни мне, ни тебе не деться».

Но я не подошла.

Я могла бы сказать Саше:

– Я чувствую, что это навсегда или, по крайней мере, очень надолго. Ты – то, что надо.

Но я не сказала.

Я могла бы позвать Мошкина и хотя бы поцеловать его на прощание в щеку. Ведь больше у него такого случая не будет.

Но я не позвала Лешу, пожалела.

Я хлопнула три раза подряд в ладоши, как всегда делала, чуть присела, и счастливый Веня с размаху прыгнул мне в руки.

– Выбрасывать? – спросила я Нелли Егоровну, раскачивая изо всех сил Веню и кивая в сторону помойки.

– А-а-а… – завыла несчастная хозяйка мосек и, выпустив на грязный снег Алисоньку, пошла на меня, широко расставив руки. – Золото мое…

Я была практически уверена, что она говорит это не мне, но на всякий случай, протянув ей Веню, отошла подальше. Нелли Егоровна погрозила мне кулаком и обернулась на Алисоньку, которая независимо трусила в другую сторону от помойки.

– Можно вот эту выбросить, – сказала я. – Одной моськой меньше – легче жить.

Саша молча улыбался, наблюдая всю эту картину. Папа, закрыв наконец заднюю дверь, из которой все пыталась высунуться крокодилья морда, тоже приветливо махнул рукой, видя, что обстановка разрядилась. Махнул и раз, и два… Мол – вот так все, ага… вот… А тут и Леша Мошкин смело выдвинулся из-за дерева и не сделал больше ни шага, так и стоял, зачем-то задрав одну руку и замерев, забыв ее опустить.

Я посмотрела на небо, по которому с бешеной скоростью неслись рваные облака. Никак ветер не мог разогнать серую смурь, снова и снова застилало. Так и не показалось за день солнце и уже собралось садиться – время пришло. Но из обрывков серого и грязно-коричневого проглядывали и снова скрывались кусочки голубого неба. Раньше бы я обязательно загадала – вот если увижу сейчас хоть краешек солнца, хоть один луч, перед тем как оно сядет, то… Или – вот если досчитаю до пяти и не скроется единственная полоска чистого неба под мутной пеленой облаков, то… Но я не стала загадывать. Все равно всё будет не так, как мы думаем. И завтра, когда мама вернется, будет уже совсем другой день. И другая жизнь. Я могу лишь предполагать какая. И кто в ней будет. И кого я буду любить.

Я вдохнула свежего влажного воздуха. Если бы я точно не знала, что завтра – первый день, только самый первый день календарной зимы, я бы подумала, что пахнет приближающейся весной. Но нет. Просто сильно потеплело, намело и сразу все растаяло. Просто остро, сильно натянулись эти таинственные нити между всеми, кто любит меня и кого люблю я. Просто невозможно все решить сейчас, а что-то и не надо решать. В мире есть тайный закон любви и нелюбви, мощный, несправедливый, непонятный, который действует независимо от нашей воли и желания.

Я все-таки махнула папе рукой в ответ. Так, ничего особенно не имея в виду. И взглянула на Сашу. Молча. Но он меня услышал. Улыбнулся, взъерошил волосы…