Наталия Терентьева - Журавль в клетке

Я прекрасно помню этот день. Светлана Филиппова, известная журналистка и ведущая одной милой и занимательной передачи на телевидении, личность крайне обаятельная, тонкая и то, что в мои времена называлось светлая, занеслась без звонка в наше не самое преуспевающее в столице издательство.

Она вошла ко мне в кабинет, махнула полой какого-то чудноватого пальто и уселась на стул перед моим вечно заваленным разными глупостями столом. Впрочем, здесь заранее прошу прощения – большинство наших дам, конечно, тут же скажет, что на самом деле чудноватый-то я, а на Филипповой было что-нибудь очень модное.

А что насчет глупостей, лежащих еще и на стульях, на подоконниках, на полу и об которые я обязательно раз пять споткнусь, пока доберусь до стола от двери, так на самом деле – это рукописи молодых авторов, в том числе хорошие. Просто я отстал от жизни и не хочу их печатать. Не хочу априори, не читая, потому что я давно уже, кроме Бунина, а также самого себя, никого не читаю и вряд ли знаю, какой точно сейчас год. Но это к слову.

– Светлана Евгеньевна, вы очаровательны и просто прекрасно выглядите, – завел было я, но Светлана только махнула рукой и в свойственной ей резковатой манере остановила меня:

– Вениамин Савельич, бросьте! Ерунду не говорите!

– Да нет, правда, вы просто необыкновенны сегодня! – стал настаивать я, потому что, присмотревшись, обнаружил, что она выглядит по меньшей мере странно.

Знал я ее давно, лет пятнадцать уж точно, видел в самых различных ситуациях, но такой – пожалуй, никогда. Ее обычно внимательные и грустные глаза сейчас блестели, утолки губ то и дело приподнимались в не очень, как мне почудилось, доброй улыбке, а привычно гладко зачесанные русые волосы развевались, хотя в моем кабинете не то что вентилятора, открытой форточки-то и той не было.

Светлана, не дав мне договорить, быстро достала из сумки толстую папку и бросила ее на стол.

– Это вам.

Я открыл на первой попавшейся странице, с ходу наткнулся на просто замечательную мысль и обрадовался:

– Отлично! Оставьте, почитаем, насладимся общением с умнейшим человеком и тонкой женщиной…

Светлана недовольно повела плечами, а я поспешил добавить:

– В общем-то, можем и договор сразу подписать… Живем, правда, в эмпиреях, поэтому многого не обещаю, но кое-какое вознаграждение таланту непременно последует… Тираж десять-пятнадцать тысяч наверняка хорошо разойдется… Фамилия ваша на слуху, физиономия хорошо известна… гм…

– Светлана замотала головой. Вениамин Савельич, погодите. Это совсем не то, что вы думаете!..

– Как? – Я процитировал понравившиеся мне строчки. – Я так и чувствую, что это чудесная книжка о любви… Разве нет?

Светлана неожиданно засмеялась.

– Нет-нет-нет!.. Это… Да пожалуй, и не скажу, что. Не знаю. Я вовсе не собираюсь это печатать. Просто… я не хочу, чтобы это пропало. Пусть… – она провела рукой по папке, – пусть пока полежит у вас, хорошо?

Привыкший к разным странностям авторов, я легко согласился:

– Хорошо-хорошо, Светочка. Пусть полежит… Если вам угодно так назвать нашу работу…

Светлана почувствовала мою неискренность и мгновенно вспыхнула.

– Я ведь серьезно говорю, Вениамин Савельич! Я принесла вам это, потому что… Ну можно я не буду объяснять, почему? Вы сами потом все поймете!

Последнюю фразу она договорила уже из коридора.

Пока я встал из-за стола, дошел до двери, она, не дожидаясь лифта, уже сбежала вниз по лестнице.

Больше я ее никогда не видел. Что с ней случилось – толком никто не знает. Когда я об этом заговариваю в редакции, пожилые дамы вздыхают и отводят глаза, а Юлечка, дочка моего друга, которая работает у нас секретаршей, морщит свой милый носик и смеется.

– Вениамин Савельевич, – выговаривает она по слогам мое имя, с трудом скрывая насмешку над стариком. (А кто же я еще, в сравнении с ее прекрасными двадцатью тремя годами, уверенными в себе, наивными и жестокими?) – Да ведь все знают: уехала ваша Филиппова в кругосветное путешествие с каким-то эфиопом или шведом! И не вернулась.