Сергей Каледин - Смиренное кладбище

Воробей с Мишкой при случае обрывали старые венки с крестов. Без лишних глаз старались — заметят посетители, пойдут в контору вонять. А у Петровича закон один: жалуется — по делу, не по делу — прокол; а раз прокол — месяц без халтуры. А не дай Бог заметит — хитришь, халтуришь, враз заявление твое подпишет. Это он с полгода как придумал, когда ему в тресте по мозгам за грязь на кладбище дали. Так чего придумал? Велел всем написать заявление об увольнении по собственному желанию, с подписью, но без даты. Теперь, говорит, чуть что — сам дату ставлю и вали с кладбища. На завод или там еще куда. Это ведь надо, чего придумал. И Носенке хвастался: у меня, мол, на кладбище по струнке.

Вот и старались венки обдирать потихоньку. Обдерут и в печь. Лучшей растопки не придумаешь.

Кутя разобрал венки, разнял, выправил их, шагнул к псам.

— Драный, давай башку! Марафет наведу.

Пес затряс головой.

— Стоять!

Кутя примерил венок. Великоват. Снял, положил на камень и разрубил проволоку топором. Свел концы и закрутил, стало поуже. Снова примерил. Другое дело!

Так же обрядил и Блоху. Псы порычали, покрутили головами и ничего — смирились.

Мимо прошла Райка. Заметила разряженных псов, прыснула.

— Раиса Сергеевна! Парад, скажи?

— Влетит тебе от Петровича за этот парад!

— А я чего, в кабинет к ему поведу? Я на Тухлянку сейчас. Соньку позабавлю — пивка даст. Как вышло-то, а? — Кутя с умилением пялился на свою работу. — Райка, а ты чего рано? Муж не греет?

— Заказы не оформила. Петрович вчера ругался. А ты уж подзалил, гляжу, Куть?

— Дура ты, Раиса Сергеевна. Красоту навел животным, а ты «подзалил». Не понимаешь ни хрена… Балерины, за мной!

По ту сторону проспекта у железнодорожной линии много лет возвращала с того — похмельного — света спасительная Тухлянка: стеклянная пивная с длинноногими круглыми, тесно расставленными столами.

Кутя не пошел к подземному переходу. Переход для пешеходов-бездельников, а у него — дело: поправиться внахлестку к спиртяшке утренней и — за работу. Захоронений сегодня мало, всего пять, зато мусора после праздника опять на его участке, возить — не перевозить.

Петрович последний раз сердито предупредил: «Всем мусор возить. Халтурить — только когда участок под метлу». Комиссия треста все мерещится. Вот и петушится. И главное дело, жечь запретил. Обычно-то как: кучу нагреб да подпалил. А недавно Кутя не заметил с похмела да поджег мусор возле «лебедя» — памятника белого мрамора, — закоптил его напрочь. Ни мылом, ни шкуркой нe взялось. Родственники хай подняли. Теперь жечь нельзя — на свалку возить. А на свалку хрен проедешь — тележка по уши увязнет.

Худого слова не говоря, по злобе ему Петрович такой участок назначил. За прогулы. И на том спасибо — не выгнал. Молодой еще Петрович, и тридцати нет, а человек. По Головинке его Кутя еще помнил, совсем пацаном Петрович был, а могилы колотил, что твой дятел. С гаврилой не хуже Воробья управлялся.

…Кутя брел, руки в карманы, через проспект, не слыша машин, Бог даст, не раздавят. Тормоза только и вжат, да шоферня матерится одинаково.

На том тротуаре Кутю спокойно ждал затянутый в белый ремень, солидный (на проспекте сявку не поставят) лейтенант.

— Гуляем? — Милиционер приложил руку к фуражке. — Документы.

— Какие документы, милок? До пивка бы добраться. — Кутя махнул рукой в сторону заманчивой Тухлянки. — А ты «документы»…

— Так… Штраф будем платить? Или сразу в сто двадцатое?

— Сезон разойдется, я тебе сто штрафов заплачу, а сейчас на похмелку нет. Вот, думаю, может, ребят кого встречу, угостят.

— А маскарад зачем? — Милиционер ткнул пальцем в притихших возле Кути псов.

— Животные!.. Чего с них взять?

— Я не про животных… Гирляндов-то кто навесил? Ты?

— С похмела чего на учудишь? Да и повеселее.

— Повеселее… — милиционер фыркнул. — Ладно, иди… Еще увижу, в отделении поговорим… И банты с них снять.

— Ага, всe путем сделаем. Чего выпялились? Собачье… В легавку захотели? — Кутя скомандовал, и компания двинулась дальше к пиву.

Соньку удалось уломать: две кружки дала в кредит. Мало того, псам швырнула колбасных обрезков — развеселилась баба.

Кутя обтер ладонью рот, спустился с насыпи и прилег под кустиком — кепку на глаза. Собаки повозились малость и улеглись неподалеку, на солнышке.

Кепка сползла — закрыла воздух. Кутя заворочался и проснулся.

— Эй! Мил человек! — крикнул он путевому рабочему. — Время скажи, будь любезен!