Наталия Медведева - Любовь с алкоголем

— Я хочу говорить с мисс… Мисс Славица Петро… пожалуйста.

— Я сожалею, но ее нет. Могу я что-то передать?

— Да. Да. Вы можете ей передать. Вы ей передайте, пожалуйста, что ее знакомый, увлекающийся русским языком, мой сын, между всего прочего, его… его нет. И пусть она не злорадствует. Он, конечно же, не из-за нее ушел, оставил нас, меня, но она внесла свою лепту… Вы все… Я знаю, что вы русская! Вы все сеете уничтожение вокруг себя. Вы разрушители и убийцы.

— Миссис… Даглас, если не ошибаюсь, я не знакома с вашим сыном, но Славица мне говорила о нем, я, простите, ничего не поняла. Он уехал?

— Да-да, уехал навсегда… Он повесился! Он повесился у себя в лаборатории! Я настоятельно прошу передать, чтобы эта женщина не смела показываться на похоронах. Ни на панихиде. Я знаю, что этого нельзя запрещать, что это против Бога, но я требую ее отсутствия!

— Боже мой! Какой ужас, но как же… Она же собиралась…

— Она собиралась, но не собралась. Я не была высокого мнения о вашей… руммэйт, видев ее всего однажды, но не до такой степени, чтобы желать смерти моего сына! Я бы примирилась. Но она что-то сделала, а вернее, не сделала, и его чаша переполнилась. Он принимал серьезнейшее решение в жизни. Он хотел жить отдельно. И как я поняла — с ней. Она, видимо, вам говорила, что его мать больна… Но это он, мой сын, был болен идеей фикс. О русских! Об отце! О женщине русской… Он сломал жизнь себе, жизнь близким людям. Помешавшись буквально на всем русском, на славянах и на том, что это его долг буквально быть русским. Это уму непостижимо, до чего он довел себя. И теперь он ушел, оставив нас всех с этой невыносимой виной, чувством вины! И она тоже, она должна чувствовать свою вину. Свое участие в его уничтожении… Я прошу меня простить, что разговариваю так с незнакомым мне человеком… но я переполнена невероятной скорбью о непоправимом…

— Я понимаю вас… Когда же это произошло? Как же это случилось?

— В понедельник его обнаружили в лаборатории, где он пров… находился, видимо, весь уик-энд. Он оставил письма. И ей тоже. Но я уничтожила то письмо. Я не могла, я была не в силах сохранить. Ничего утешительного в свой адрес мисс Славица бы не нашла в нем. И видимо, оно было написано в состоянии ненормальном… Какой-то абсурд о самураях, алкоголе, норке… он оставил… Это животное осталось в клетке, несчастное, он откуда-то раздобыл…

— Миссис Даглас! Хэллоу! Хэллоу!.. Почему же она повесила трубку?

Бедная Раечка сама расплакалась. «Какой ужас… А если я умру… некому даже позвонить, сказать будет… Джо… Славке… она все-таки женщина… Как же я ей буду говорить? Он повесился, Славочка…»

«Он повесился, Славочка…» — Раиса постаралась улыбнуться, правда, как бы извиняясь.

Славка выпила бутылку вина за двадцать пять минут. Она сидела на стуле, и волосы падали на наклоненное вниз лицо, и только нос был виден Рае. В профиль. Голова Славки тряслась. У нее на коленях лежала книжка, она время от времени подносила ее к глазам, но у нее начинала трястись голова, и она опускала книгу. Славка была похожа на хищную, но затравленную птицу.

«Как можно повеситься на чем висеть на на ремне на веревке в лаборатории там норка бегала мордочку вверх я кончила так страшно затылок коротко остриженный в ладони хочется пить и вспоминать и добавлять к воспоминаниям играя ими и переставляя по-своему что бы могло быть может тело покойника как у купавшегося в горной реке кожа не своя ледяная во всем символы и кино над пустым бассейном повесился на дубу нет совсем листьев и бабушка в шапке смотри бабушка снег на погонах и шапке и шапка в руке шапкой снег сбивать с плечей погон лев толстой дуб я бегаю вокруг льва толстого дуба жизнь шелковая трава норка сдохла смерть не может быть бессмысленной жизнь…» — у нее опять тряслась голова, и она никак не могла прочесть строчку.

— Славочка, может быть… может быть, я пойду куплю тебе вина. Тебе так плохо. Ты вся дрожишь. У тебя вся спина мокрая… Или, может быть, тебе покурить гашиша и уснуть… Только нет.

Славка заплакала.

Раечка перебежала Хайлэнд-авеню и продолжала путь слегка будто вприпрыжку, торопливо. В парке уже был выключен свет. Из трубы-фонтанчика капала вода, земля вокруг была влажной — зачем-то ее поливали. Чтобы прибить пыль… В глубине парка, за столом, сидел сумасшедший. Увидев Раису, он стал громко декламировать: «Кто человек дающий слово / Что время прибегнуть к Бомбе? / Кто человек делающий Бомбу? / Кто человек загружающий Бомбу? / Кто человек сбрасывающий Бомбу? / Кто человек дающий слово / Что надо прибегнуть к Бомбе? / Кто…» Де Лонгпри будто разрывалась на несколько метров улицей, вторгающейся в нее. На углу, около машины, несколько черных парней ругались, пихая друг друга в грудь ладонями, пятернями. «Кто человек сбрасывающий Бомбу? / Я человек принимающий Бомбу! / Мы — человек!» — еще раз заорал сумасшедший и захохотал. Один из черных наскочил на Раису, исполняя этот танец Мухамеда Али, вечное движение, увиливая от пиханий дружков. Раечка прижала к груди пакет с бутылкой вина, и в руке же у нее, в пальцах, был кошелек. «Э! Ты куда пошла? Э! Иди сюда!» Раечка, не оборачиваясь, шла вприпрыжку. Она уже видела угол своего дома и свет в двух окнах — кухни и комнаты. И она слышала, как сзади нее кто-то очень тихо, шепотом будто, бежит. Она резко и неожиданно, видимо, для бегущего сзади, обернулась, и он был совсем вплотную к Раисе. Она, видимо, испугала его. Он подпрыгнул, и вязаная его шапочка Боб Марли подпрыгнула на нем. Он выхватил из пальцев Раечки, которая только что собиралась сказать ему на своем прекрасном американском английском «What's the metter, young man?», выхватил кошелек. И протянул руку к пакету, но Раечка закричала и хотела пихнуть его пакетом с бутылкой. Она уже сделала движение вперед, отстраняя пакет от груди, но тут же она почувствовала, как что-то резко кольнуло ее под левую грудь. Она увидела какой-то странный предмет в руке черного парня. Похожий на сапожное шило. В детстве, она вспомнила, на углу дома, где она жила, стояла маленькая будочка-киоск сапожника. Там сидели женщины, похожие на армянок или грузинок или цыганок, и у них были маленькие усики над губой. И много одежд на них было. Юбки, юбки и безрукавки на меху. И шнурки разноцветные висели, как связки макаронные, и маленькие баночки с гуталином, и флакончики с белой жидкостью для женской обуви, и открыточки странные были вставлены всюду в щели с какими-то пейзажами заморских стран, пальмы, и море, и кипарисы, и можно было залезть в будочку-киоск и сесть на малюсенький стульчик, поставив ногу на специальную подножку, и толстые женщины с усиками чистили сапог, и дяденька тоже с усами чистил и делал вот таким вот шилом маленькие дырочки в подметках…