Наталия Медведева - Аркашка-подлец

Он вляпался на австро-итальянской границе, в Бреннере. В самом низком месте Альп, где даже железная дорога проходила под открытым небом.

Он ехал по прямой из Мюнхена, распрощавшись с Маргот, через Инсбрук, и никто не тормознул его на границе в Австрию. Видимо, из-за немецких номеров на его мини-автобусе. Доверяли австрияки, что ли, немцам… Он ехал через Тиролию — ха! — еще пытался петь эти их песенки тирольские, ничего, конечно, не получалось, но так он отвлекался от сонливости. Еще вспоминал картинку в школьном учебнике — то ли истории, то ли родной речи — "Переход Суворова через Альпы", на которой все было на дыбах. А здесь он проезжал много туннелей. Бесконечные туннели. А при выезде из них глаза слепило. Снег блестел на солнце. И он надевал очки, московские еще, потому что со стеклами здесь стоили фиг знает сколько…

А сейчас шел снег с дождем, и капли колошматили о стальной подоконник окна с решеткой.

Аркашка-подлец. Именно так его хотелось назвать. Сразу добавить к имени — подлец. Но оттого что имя уже произносилось насмешливо-детски, подлец теряло изначальную силу. И получалась такая шуточка. Подколка. Так его в Ленинграде называли, а потом и в Москве, откуда он выехал "на постоянное место жительства в Израиль" три недели назад. Со скандалом, нависшим над ним и приятелем. Но не разразившимся. Там он тоже последнее время проводил в кабинетах органов. И Маргот, с которой он распрощался в Мюнхене, вызывали. И приятель, тоже выехавший "на постоянное" и которому разрешили позвонить в Рим ("Один звонок адвокату", — объяснил какой-то член в штатском, итальянец), тоже вызывался…

Но откуда у него, к черту, адвокат мог быть?! В Риме была эта баба, владелица антикварной лавки, которой они и договорились продать коллекцию икон. Пока что за эти иконы его и тормознули. Полный автобус икон (айконз)… Кто вообще мог знать, что здесь проверяют. Казалось, что раз свободный рынок или как там его, капитализм, ну и делай что хочешь — торгуй, пожалуйста. Надо было иметь какие-то бумаги на эти иконы. Ха, бумаги! Где их взять было, бумажки?! Надо было привезти из Москвы расписки: я, отец Леонтий, отдаю Аркашке-подлецу Николу Чудотворца семнадцатого века в полное его пользование, город Загорск, 18 мая 1974 года. Или: я, семинарист Сергей Привашев, отдаю, нет! — дарю Аркашке-подлецу две дюжины икон в окладах — серебро и позолота…

Раскат грома пробежал будто по крыше, и на секунду дождь со снегом, казалось, остановились. Свет в комнатке, где он сидел, тоже на секунду погас, и только огонек его сигареты разгорелся сильнее — он затянулся, сидя на скамейке, у стены. Может, Муссолини тоже так затягивался в ожидании Адольфа в 33-м году, где-то здесь в деревне. Впрочем, нет, в 33-м он не затягивался, в 33-м все еще было класс, а вот в 45-м уже, пожалуй, затягивался, еще как… И погодка тоже была что надо — весенняя слякоть и последний снег с дождем. И у дуче поднятый воротник, и у Адольфа — поднятый: не от холода, а уже потому, что надо бежать, поэтому воротники подняты… Хотя, куда бежать… Дуче к штатникам хотел прорваться, но… У Аркашки-подлеца по истории было отлично. Всегда. Он вообще с золотой медалью окончил ленинградскую школу, Аркашечка.

Он получил золотую медаль и вместе с ней, в тот же день, ключи от "Волги". Папашка его сдержал слово. Ему было восемнадцать лет, Аркашке, и мать еще высунулась из окна, в платке — у нее бигуди были под платком, они праздновать собирались, родственники должны были прийти, и мать целый день готовила: жарила, пекла, фаршировала… Она закричала слегка поломанным голосом, потому что вообще никогда не кричала: "Аркаша, умоляю! Аркаша!" Она не хотела, чтобы он ехал на новой машине куда-то. Но Аркашка крикнул: "О’кей! Все будет тип-топ, мама!"

Был 57-й год, начало лета, и они все говорили по-английски, все эти слова американские. Они — те, с кем он хотел быть приятелем, другом… Станет. Благодаря "Волге".

У Думы его ждал Киса и тип, чью фотографию напечатали в "Ленинградской смене", обозвав стилягой. Ха, они думали, что обидели его и напугали. Он хранил вырезку из газеты в полиэтиленовом пакете! Во внутреннем кармане своего знаменитого клетчатого пиджака, в котором и был сфотографирован на Невском. В знаменитом галстуке. Широченный и с девочкой, изгибающей спинку, стоящей на цыпочках, улыбающейся этой американской улыбочкой до ушей, полный рот зубов. Пин-ап девочка, то есть прикалываемая на стенку. В американской армии. Бравые американские бойз прикалывали такие картинки у своих коек или на дверцах шкафчиков. И такая вот была на галстуке у первого советского стиляги.