Анна Лукиянова - Тварь [litres самиздат]

Глупый июнь тем временем распаривает город, наряжает серьезные дома в нелепые солнечные сорочки внатяг. Тополиный пух превращает дороги в молочные реки. Варя равняется в строю, держит шаг. Ирма уже звонила, торопила ее домой. Надо идти, вот как идут те и эти. Не выделяться. Нарастить на себя будничность. Чтобы за свою принимали, за среднестатистическую. Чтобы не догадались раньше времени, как в ней все отравлено и намешано. Пусть они к ней не присматриваются. Пропускают мимо. А она потерпит еще, поусердствует, чтобы оставить весь гной при себе и других не замарать.

Январь познобило морозами и отпустило. В последних числах стало совсем хорошо. Сыпало снегом, не сухим и колючим, как кашель курильщика, а правильным – мягким. Питер принарядился в белое, только дороги по-прежнему чернели, раскатанные колесами круглосуточных автомобилей. Варя смотрит на город из окна такси, как из вакуумной упаковки. Потеряла всякую связь с вот этим обычным, будничным, людским. За стеклом что-то происходит, но больше напоминает иллюстрацию, чем жизнь.

Ирма ей весь день расписала по минутам. Оплатила краткосрочную красоту в виде маникюра, макияжа и укладки. «Платье наденешь, ну то шикарное… черное, от Диор, поняла? Только я тебя умоляю, без самодеятельности». Варя и не замышляла никакой самодеятельности. Если бы не Ирма, она бы этот день поставила на ускоренную прокрутку. Отсидела бы его прилежно дома и на завтра вышла по УДО. Не любила Варя день рождения с этими выхлопами синтетического внимания к ее персоне. Объявлялись ненужные люди со своими украденными в интернете четверостишьями. Все эти давно не товарищи из школьного и университетского прошлого и коллеги по работе из искусственного настоящего. Тыкались в нее своими формальностями, вынуждали на ответные смайлы. Только Ирма ничего и слышать не хотела. «Яшка, не выдумывай». Варя сдалась. А когда она Ирме не сдавалась?

Бежит от такси до парадной в туфлях и капроновых колготках – нелепая ожившая кукла спешит по кукольным важным делам. Волосы закручены в локоны, из-под дешевого пуховика маячит подол Ирминого Диора. Там, наверху, ее уже ждут с хлопушками друзья на час. Ирма умеет делать из людей атрибуты веселья. «Алекса-говорилку ты помнишь? Он нам нужен, шутит – обоссаться. Леся, разумеется, за пультом, без вариантов. Тосю к напиткам поставим, шарит девка». Варя даже не силится запомнить имена. Не гости, а фирмы-однодневки.

– Ирмочка, давай по-простому, столик на двоих, а?

– Такая ты, Яшка, наивная. Наедине люди никогда не бывают вдвоем. По-настоящему вдвоем можно оказаться только в толпе чужаков. Поэтому мы любим друг друга чуть сильнее, когда попадаем в давку. Замечала, как все начинают хвататься за руки? Как ищут друг друга глазами? А за столиком на двоих люди пялятся в телефоны. Запомни, если хочешь побыть с кем-то наедине, выбирай места полюднее и поопаснее.

Варя выдерживает пластмассовые объятия пластмассовых людей, тоже, как и она, выпущенных сегодня из своих кукольных коробок порезвиться. Принимает торт-многоэтажку с искрящимися свечами под фальшивое «хэппи бездей ту ю». Улыбается автоматной очередью по всем, кого Ирма для нее сегодня отобрала и нарядила. Когда свет гасят и включают гирлянды, становится легче. Теперь можно слиться с обоями, разыграть себя частью интерьера.

Вечер начинает катиться сам по себе, не требует от Вари тягостных усилий. Люди как-то сами собой сбиваются в кучки, находят над чем поржать в голос. Варя подергивает плечами: как им удается быть такими легковесными? Сама она в голос никогда не смеялась, даже не знает, каково это. В школе надо было – потише, дома – поскромнее, в универе – поразумнее. А где прячется прекрасное неправильное посреди всего правильного, Варя понятия не имеет. Где вот этот глупый смех достают, на каких черных рынках, за какую сказочную валюту? Не известно.

Крутится музыка, связывает комнаты электрической паутиной. Варя видит свое отражение в бокале. Видит в очках прошедшего мимо незнакомца: «Варвара, мое почтение королеве вечера». Видит в черной пасти незашторенного окна. Видит себя крошечную в зрачках Ирмы напротив.

– Ты же не веришь в приметы? – говорит сестра теплым шепотом в Варино ухо. – Не верь, это все чушь.

Варя чувствует, как на запястье защелкивается что-то холодное. Смотрит – часы. Оплели руку, как механическая заколдованная змейка.

– Хочу, чтобы ты знала, все, что у тебя на самом деле есть, – это время. Когда почувствуешь, что ты едешь в картонной коробке по конвейерной ленте, – вали нахер, со всех ног, говорю тебе, вали. Жизнь ни черта не картонная, но чтобы это понять, нужно прыгать с конвейера в блядскую неизвестность. – Ирма прижимает холодную узкую ладонь к Вариному пылающему лицу. Кольца приятно вмерзают в кожу, пробуждают ото сна.