Затрещало, так что голова чуть не лопнула, как стеклянный шарик. Глеб заметался. Внизу – никого. Вверху – никого. Откуда трещит? Из кармана шорт трещало. Телефон? Когда он его прихватил? Не помнит. Звонила Ирма. Как он ей обрадовался. Забегал по ступенькам туда-сюда. Шустро, словно хорька выпустили из клетки. Прыг. Прыг. Прыг. Ему бы только ее голос услышать. Человеческий. Настоящий. Пусть она его вернет из ниоткуда в обычный мир. Телепортирует обратно, а то он так не может. Там дышать нечем. Там пустота.
– Ирма, это я, да, Глеб, да, слушай, приезжай. Да, пропущенные… какие пропущенные? Нет, не слышал… Приезжай, все расскажу. Да жива твоя систер, что ты… Ты сама-то только приезжай. Да, прямо сейчас. Ну я шучу что ли с тобой? Надо приехать. Тут такие дела, ты мне позарез. Я тебе так все расскажу, как приедешь. Ты только не затягивай. Вот сейчас. Я нормально. Да в себе, в себе. Ну ты едешь? Уже вызвала такси? Хорошо. Давай, жду.
Телефон замолкает. Пустота снова тащит за тугой железный корсет в неизвестное безвоздушное пространство. Глеб сопротивляется: щиплет себя за кожу, бьет по лицу. Поднимается на этаж выше. На полу валяется жестянка из-под колы. Выдаивает два глотка. Смотрит на улицу. Людей нет, спят по режиму, утром на работу подчиняться. Собаки только у контейнеров носятся, устраивают свои собачьи дела. Еще эти белые ночи. Совсем голову срывает. Время разбегается во все стороны, как ртуть от разбитого градусника.
Поднимается еще выше. За старой дверью в дерматиновой обивке острожное копошение: разбудил тревожную старуху или кормящую мать или какой-нибудь мент уже собирается на службу. Глеб спускается на свой этаж от греха подальше. Еще не хватало объясняться перед соседями. Мусолит в потных руках телефон, дергается, когда экран вспыхивает от случайного прикосновения. Подсматривает в окно воровато, сбоку, хотя бояться некого. Разве что только себя. Ирма, где ты? Почему так долго? Садится на ступени, залитые каким-то непроходящим пятном. Вот так же он ждал отца после школы. Все бегал к окну, как заведенный. Увидит двойку – выпорет. И порол. Всегда исправно, всегда от души.
Наконец дверь внизу зевает металлическим скрежетом. Глеба подбрасывает.
– Что происходит? Где Варя? – чеканит Ирма. Сама себе обкромсала волосы под мальчика, небрежно, незатейливо, но ей идет. На худых плечах висит шелковый пиджак – ярко-желтый, выгрызающий лестничную темноту. Ногти длинные, тоже ярко-желтые. Цыкают по перилам в нетерпении. Цык. Цык. Цык.
– Я не знаю, что это было, меня накрыло… приход, понимаешь… такая ярость, вот как… ну как… хер знает, как что. Это от нового стаффа – точно тебе говорю. Крышняк сносит не по делу. Паленый он у тебя, что ли?
– Думаешь, я приехала на ночь глядя твои впечатления выслушивать? Заведи себе подружку, а лучше психотерапевта на такой случай, – перебивает Ирма. Глаза светятся в темноте, как у кошки.
– Ну че ты зарыпаешься вот так сразу, я ж по-нормальному хочу.
– Варя где? – раздувает ноздри Ирма. Поднимается на ступеньку выше. Сержки-кольца блестят на свету, покачиваются, как маятник на сеансе у гипнотизера.
– Спит. Вроде спит. Ну лежит точно. Так что, наверное, и спит.
– Подожди-подожди, – перебивает Ирма, вдруг осознав подлинную суть происходящего. – Ты ее трахнул что ли?
Глеб раскрывает рот, но получается только мычать, как безязычному.
– Ну ты и мудло! – шипит Ирма, вся высоковольтная, под напряжением. – Только этого мне не хватало! Ты хоть понимаешь, что я отвечаю за нее? Что ее сюда под мое честное слово отпустили? Ты понимаешь, как меня подставил?
Наступает молчание. Капает зыбкими секундами за воротник, скатывается по позвоночнику, передергивает.
– Что делать станем? – первым не выдерживает Глеб. – Она же утром пойдет и накатает заяву. И все – хана. И тебе, и мне.
Ирма дышит в подъездное стекло, недвижимая, стылая. Телом из гипса, только мизинец подрагивает, а в голове носится на сверхскоростях что-то грозовое. Собираются позвонки и хрящики в скелет будущей лжи.
– Значит, вот как все будет. Слушай внимательно. – Ирма нависает над Глебом. Как у нее это получается? Она же ниже ростом. – Принесешь ей кофе и круассан на завтрак. Как ни в чем не бывало, понял? Кивай, мудло. Потом скажешь, что она тебе нравится, но у вас ничего не выйдет. Повтори.
– Она мне нравится, но у нас не выйдет, – захлебывается Глеб.
– Морду сделаешь милую, с улыбочкой. Типа сожалеешь, что она не твоя невеста. Кивай! Скажешь, что дозвонился до меня и я разрешила остаться. Еще скажешь, чтобы она о вас не трепалась, тем более мне.
Читать дальше