Джеймс Макбрайд - Дьякон Кинг-Конг

— Джотто? Почти как «Джелл-О».

— Я серьезно, Сосиска. Это знаменитый художник, и картина знаменитая, и у нас на церкви была ее копия. Все двадцать два года.

— Ну, если мистер Джелато благодаря ей стал знаменитый и давно скончался, то и я должен быть знаменитый. Это же мы с Пиджачком так хорошо покрасили картину для твоего супруга, когда он захотел сделать Иисуса цветным.

— Помню я ваше надругательство, — сказала сестра Го. — Так вот, внутри картины было то, что искал мистер Элефанти. Спрятано в шлакоблоке прямо под ладонью Иисуса.

— И что же это?

— Я не видела. Со слов сестры Пол, это красивая шкатулка с куском мыла.

— Не золото, не деньги и не камешки? — уточнил Сосиска.

— Камешки?

— Драгоценности.

— Нет. Ну, в коробочке лежала куколка. Статуэтка. В виде толстой женщины. Цвета коричневого мыла, как говорила сестра Пол. Ее называют какой-то там Венерой.

— Хм-м. Вроде ничего такого, чего не увидит черная уборщица на своей работе.

— Очень смешно.

Он ненадолго задумался.

— Чудно-то как, — сказал он. — Что еще говорила сестра Пол?

— Она говорила, что видела, как старый Гвидо Элефанти спрятал Венеру в стену, и радовалась, что дожила до того, как его сын ее заполучил. Сыну я вопросов не задавала. Ты же видел, что мистер Элефанти сделал для церкви? Он меня спросил, сколько лежало в пропавшей рождественской кассе Хетти. Я ответила, сколько мне представлялось, — четыре тысячи долларов. Предупредила, что считаю тех, кто привирает и только говорит , что клал деньги, а сам не клал. Он ответил, что это неважно, и все равно отдал всю сумму. Плюс отремонтировал кафедру. Перестроил всю заднюю стену после того, как ее проломил. Разбил новый сад. Нашел человека, чтобы исправить вашу дурацкую мазню и нарисовать приличного черного Иисуса. И заново написать девиз про ладонь Господа. Я так и не узнала, откуда этот девиз взялся. Но он хороший — и мы его оставим.

— А что с сыром? — спросил Сосиска.

— Его присылал папа Слона.

— Его папа покойник уже дольше Моисея. Самое меньшее двадцать лет.

— Богом клянусь, Сосиска, я не знаю, откуда он брался, — сказала сестра Го. — Пиджак знал. Когда я его спросила, откуда сыр, он ответил только: «Иисус шлет», — и ни слова больше.

Сосиска задумчиво кивнул, и сестра Го продолжала:

— Единственный случай, когда он еще упоминал о сыре, — это когда Слон свозил нас с Пиджаком в гости к сестре Пол в доме для стариков в Бенсонхерсте. Оказывается, насколько я поняла, сестра Пол и папа Слона были закадычными друзьями. Как так вышло — не знаю. О чем говорили Слон и сестра Пол — ну, это тоже личное. Меня в комнату и не приглашали. Я только расслышала, как сестра Пол сказала Слону что-то насчет сотни долларов и грузовика. Расслышала, как они смеются. Но не видела, чтобы кто-то кому-то передавал деньги. Зато видела, как они пожали друг другу руки. Пиджак и Слон.

— Чтоб меня! Слон и Пиджак пожали руки? — спросил Сосиска.

— Говорю как перед Богом, — сказала сестра Го. — Пожали руки. И когда Слон бурил стену церкви посреди ночи без нашего разрешения — хотя мы с тобой знаем, что разрешений у него достаточно, сколько захочет, — Пиджак был единственный из нашей общины, кого он взял себе в помощь. Я, конечно, все видела. Меня не приглашали. Но дьякон предупредил, что они приедут, вот я и спряталась за скамьей хора и подсмотрела. Они были вместе, эти двое. Но, после того как они достали из стены куколку, вместе я их больше не видела.

— И что потом?

— Потом Пиджак пропал из виду. Ни слуху ни духу. До самого конца. Теперь ты дорасскажи остальное, Сосиска, потому что я все, что знала, рассказала.

Сосиска кивнула.

— Лады.

И рассказал. Рассказал, что знал и что видел. И когда договорил, сестра Го уставилась на него в благоговении, а потом обняла прямо через спинку стула.

— Сосиска, — сказала она тихо. — Ты не человек, а человечище.

Паром Стейтен-Айленда лениво причалил к терминалу Уайтхолл на Саут-Ферри, и на борт взошли пассажиры. Среди них была темнокожая красавица в клоше с бантом, надетом на аккуратно уложенную прическу, — она стояла у релинга, прикрыв лицо ладонью. Не то чтобы сестра Го боялась, что ее узнают. Кто из Коз-Хаусес хоть раз бывал на пароме Стейтен-Айленда? Она таких не знала. Но мало ли. Половина жителей Коза, помнила она, работает на транспорте. Если ее кто-то увидит, трудно будет объяснить, зачем она попала на борт. Лучше подстраховаться.

Она была одета для летнего отдыха — в голубое платье с нашитыми на боку и бедрах азалиями, фасон открывал спину и красивые коричневые руки. Вчера ей исполнилось пятьдесят. Из них в Нью-Йорке она прожила тридцать три года, но еще ни разу не ездила на пароме Стейтен-Айленда.