Рои Хен - Души [litres]

– Оставьте нас! – взмолилась Гейле. – Давайте я съем эту вашу устрицу, только отпустите его!

– Нет, Гейле, не надо! – задохнулся Гедалья.

И сегодня, сотни лет спустя, сердце так и сжимается от ярости. Из-за ощущения бессилия, которое с начала всех времен приковывало к месту бесчисленное множество представителей меньшинств, чьи верования навлекали на них людской гнев. И хуже того, из-за поражения на глазах девушки.

Впервые в жизни Гейле ела трефное. Видеть Гедалья не видел, из-за нависшего над ним массивной тенью рыбака, но слышал и скрип раздвигаемых ножом створок устрицы, и мерзкое хлюпанье, и рефлекторный позыв к рвоте, и финальный судорожный вздох.

– Проглотила, – ухмыльнулся рыбак, сидевший у Гедальи на груди.

– Что лишь доказывает, что вся ваша вера – ложь, – объявил тот, что со сломанным зубом.

– Теперь можешь слезть с него? – раздался звонкий голос Гейле.

В следующий миг рыбаки уже сидели в баркасе и старательно гребли прочь от берега – как люди, осознающие, что только что совершили преступление. И вскоре фигуры их расплылись в блестках солнечного света, отражавшегося от воды. В глазах Гедальи стояли слезы. Но не он бросился утешать ее, напротив, она постаралась подбодрить его:

– Не так уж и страшно было. Как хлебнуть воды из канала. Она была еще живая, когда скользила по горлу, а теперь, верно, путешествует во мне. Думаю, сейчас она примерно вот тут… – На глазах девушки выступили слезы, но пролиться им не дала широкая улыбка. – Никто ведь не узнает, правда? Это будет нашей тайной.

– Нашей, только нашей! – поклялся Гедалья.

Нет ничего, что сравнится с совместным прегрешением. Молодые люди двинулись прочь от злосчастной верфи, как внезапно Гейле согнулась в приступе тошноты. Левой рукой Гедалья обнял девушку, а правой придержал ей лоб. Третье прикосновение, самое долгое из всех. Пока Гейле рвало, тело ее выгибалось под одной его рукой, лоб с силой упирался в ладонь другой. Ослепительный солнечный свет, грохот верфи, близость ее бедер – и естество его восстало.

Души дорогие, не судите Гедалью строго, в том не было его вины. Это все тестостерон, эстроген и серотонин! Гормоны!

Духовное уступило телесному. И когда я говорю “духовное” и “телесное”, я имею в виду, что его дух уступил ее телу, которое постоянно ему мерещилось.

Души дорогие, в мире не было базы данных с фото, чтобы он мог бы рассматривать ее снимки в купальнике. И в те долгие дни, когда они не могли увидеться, Гедалья был вынужден рисовать ее образ, основываясь лишь на базе данных собственной памяти: круглое лицо, золотистая кожа, рыжие волосы, широкий рот, большой, почти как у коровы, язык, широкие плечи, а ниже – все сокровища мира.

Он начал осознавать жизнедеятельность человеческого организма как завода, ни на миг не прекращающего работы: сглотнуть слюну, моргнуть, вдохнуть и выдохнуть, стук сердца. С ума сойти можно. Любовь, которой он так опасался, внезапно стала представляться ему единственной тропой, ведущей к искуплению. Как написано в Книге Притчей Соломоновых, “любовь покрывает все их грехи”.

На свадьбе Йехуды Мендеса вино текло, как пот. Танцы были смешанными, мужчины вместе с женщинами, несмотря на полемику по этому вопросу, и Гедалья вдруг оказался танцующим со своей кузиной. Она надеялась, что между ними завяжется что-то, что закончится помолвкой. Он, со своей стороны, наступал ей на ноги, частью случайно, частью намеренно.

Пока гости напивались и объедались, Гедалья с тремя другими парнями волокли свежеиспеченного жениха в комнату уединения, находившуюся рядом с помещением, где происходила трапеза. Крепко выпившие, они, взревывая, пели:

Жениху-витязю вменялось в обязанность проделать брешь в “стенах” девицы посредством своего “меча”, дабы удостоиться “алмазов и сапфиров”. Под конец всем представили белую простыню, запятнанную кровью девственницы. Гедалья спросил самого себя, выйдет ли и он когда-нибудь из комнаты уединения, чтобы представить всем белую простыню, запятнанную кровью девственницы? И если да, кто будет та девственница? Ужели Гейле? К мыслям о женитьбе, всегда вызывавшим у него тревогу, добавилось новое обманчивое ощущение.