Алла Боссарт - Холера [сборник]

Здесь надо со всей горькой прямотой указать, что маленькая Лиза, при своем знаменитом целомудрии, любила выпить легкого винца. Когда-то в Ялте мать взяла ее с собой на дегустацию – и, вкусив в одиннадцать лет от грозди, так сказать, истины, – малышка присасывалась к стаканчику при каждом удобном случае. Розовое шабли чрезвычайно пришлось ей по вкусу, и уже вскоре она раскраснелась не на шутку.

Танцуя, она поднимала к Гарри мордочку в форме пылающего сердечка, близоруко щурилась, щедро улыбалась и лепетала: «Счастливый, живете в Америке… А знаете, я тоже скоро туда уеду!» Ласковая рука с чистыми американскими ногтями партизанила под замшевым жакетом, пальпировала нежные лопатки и позвонки, одобрительно не обнаруживала бретелек и прочей сбруи… «Уедешь? Это каким же образом?» Элизабет склоняла головку к меховому плечу, искоса поглядывала на затуманенное, такое красивое, такое сказочно доброе лицо и усмехалась углом бледно накрашенного детского рта – искушенно так усмехалась, мерзавка, и вдруг безмятежным движением, словно понимая свою леденцовую неотразимость сонной целочки, доверчиво почесывала нос о ворсистый серо-зеленый лацкан. Ах, канашка! Да кто же, когда научил, спросите вы, спросит, возможно, и педагогически ущербная мать-одиночка Нина Акулина, но не я, странник средних лет, московский наблюдатель и раздолбай, философ без лицевого счета. Этому не учат. Так природа, как говорится, захотела. И других учителей не надобно.

– Уе-е-еду… – тянула с младенческим лукавством. – Есть там у меня один челове-е-ек…

– Сколько тебе лет? – дышал в ухо медовыми усами туманный, мягкий дяденька, похожий на кота, на боевого кота, хозяина всех помоек…

– Восемнадцать… – два года всего присочинила, не так уж и много, и падала голова на широкую грудь, и повсюду эти удобные руки, так удобно в них обмякнуть…

Как неприятно несутся вкруговую стены. Как воет этот фонарь. Гарри Мур на мгновение ослабил объятие и обнаружил, что Эллочка давно висит в его руках кучей протоплазмы. Такие давеча артистичные ноги подогнулись, как пластилиновые, и едва не заскребли отворотами ботфортов по полу.

Лиза спала на ходу и не видела, как проводила ее цепким взглядом разрозненная бригада девиц у входа в гостиницу, как переглянулись портье со швейцаром и слегка пошевелил бритым затылком хряк в камуфляже. Не видела, как сунул Гарри дежурной по этажу неприметную бумажку утиного цвета, о которой смело можно сказать, что в России доллар больше, чем доллар. Не помнила, как содрали с нее кожуру сапог, как раздели и уложили на прохладное и мягкое, на широкое и мягкое, не похожее на домашние деревянные щиты, на которых она спала с целью выпрямления позвоночника, такое мягкое, что к ней, к Лизочке, вернулись как бы мохнатые ощущения эмбриона, – и на целую вечность отключила она сознание. И не чуяла, как шаманил на ее длинном безжизненном теле этот колдун, оплетая всю ее, мерзавку Лизочку, дивными узорами поцелуев и касаний, как мычал от соприкосновения с такой несусветной молодостью, с новорожденной пушистостью и содрогался. А она, Лизочка, Элизабет Акулина, даже не вздрогнула, сладко сопя, когда пробил ее узенькое нутро шрапнельный разряд и что-то теплое вылилось и растеклось по хрустящим простыням хорошего, хотя и не лучшего, нет, совсем не первоклассного по теперешнему счету отеля.

– Shit! – скатился Гарри Мур с мокрой постели. – Целки нам тут не хватало, твою мать!

Сон слетел, и вместо него принялась набухать яростная досада, что такое вот милое приключение так дико закончилось. И за постель, согласитесь, неловко. И чумичка эта в лоскуты пьяная… Не сбежать ли – срочно расплатиться – и, допустим, в Питер, живет там одна… Как, впрочем, и здесь, в Москве, ему наверняка будут рады по крайней мере в двух… даже в трех домах. Нет, чушь.

В России бытует плебейское правило «сдавать номер» – как рапорт. А как его сдашь с этой задрыгай! Гарри вспомнил камуфляжного хряка и его свинцовый затылок. Фу, что за мысли…

Он докуривал вторую пачку, когда Лиза вдруг открыла глаза и рывком села.

Огляделась, пытаясь поймать удирающие воспоминания. Увидела рядом хмурого Гарри, провела рукой по своей голой груди, вскрикнула, натянула до подбородка одеяло.

– Сколько времени?

– «Который час» у вас, я слышал, говорят… – Озноб вновь накатывал на Гарри и как бы звон, колокольное гудение в бедрах и затылке… Спокойно, Гарри, взгляни на размозженного партнера: его не так-то легко заподозрить в увлеченности перспективой блаженства.