Александру Ивасюк - Половодье

Он внезапно обернулся и увидел приземистого крепкого человека, тоже одетого в кожаное полупальто. Матус круто остановился и, когда преследователь поневоле оказался рядом, вынул сигарету и спросил огоньку. Он увидел лицом к лицу одного из подручных Карлика, который вдруг, непонятно почему, залился смехом.

— Огоньку? — сказал он. — Ну как же. Есть.

Он похлопал по карманам, как бы ища спички, но это и правда был непроизвольный жест старого курильщика, потому что он вынул элегантную никелированную зажигалку и, протягивая Матусу огонь, продолжал смеяться. Матус прикурил, не улыбнувшись. Он посмотрел преследователю прямо в глаза, серьезно, многозначительно и совершенно спокойно, решив, что не должен поддаваться заданному противником тону. Ведь они не только люди разные, но представляют собой два непримиримых в своей вражде мира.

— А мы, часом, не знакомы? — спросил преследователь.

— Нет, — решительно ответил Матус, еще раз взглянув на него, и пошел.

Преследователь немного замешкался, и вскоре Матус перестал слышать его шаги, потому что вышел на более людные улицы, ведущие к центру.

Матус достиг площади за минуту до того, как Дэнкуш появился в окне префектуры.

— Что там происходит, господин учитель? — спросил префект, тоже услышав шум толпы и почувствовав холод, ворвавшийся из распахнутого окна.

— Подойдите и посмотрите сами. Люди собрались на площади и ждут нас, господин префект.

Префект встал из-за стола и подошел к окну, но не слишком близко, благоразумно держась сзади, чтобы его не увидели стоящие на площади. Он явственно услышал гудение толпы, и снова его охватила паника, хотя страх был другой, чем утром, не похожий на то сожаление, которое возникло после радостной минуты, когда Месешан принес добрые вести и все вдруг показалось таким простым.

Префект посмотрел на Дэнкуша, который к нему обернулся. «Странно, — подумал он. — Какое радостное лицо! Никогда я не видал его таким. — И он еще больше испугался: — Этот человек меня ненавидит. За что? Я предлагаю честное сотрудничество, я никогда не чинил ему препятствий. Так за что же, что я ему сделал?» — Он даже хотел прямо спросить Дэнкуша: «Почему вы меня ненавидите, откуда у вас ко мне такая враждебность?» — но не посмел. — Хоть бы уж кончился этот день, — пожелал он от всего сердца. — Этот чудовищный день, совершенно мне непонятный».

Префект оглядел окружавшие его громоздкие вещи и людей — все застыли, стали чужими. Ниоткуда никакой поддержки. Неподвижный прокурор со стертым лицом. Квестор, маленький человечек в глубине кресла, олицетворенное злорадство, — тут он не обманывался. И наконец, самый непонятный из всех, старший комиссар Месешан — он навис над другими большой, громоздкий и тоже неподвижный; совершенное безразличие сквозило в каждой его черте, в суровых глазах, взгляд которых был обращен внутрь, как будто он отсутствовал, как будто все, что происходило, его не касалось. Вот она, его поддержка, сильный, уверенный человек! Префект мгновенно решил любой ценой спасти Месешана. Спасая его, он спасет себя. Погибнет Месешан, погибнет и он. И вот в одно мгновение господин Флореску, префект уезда, впервые в своей жизни искренне и безоговорочно связал себя с кем-то — связал от страха, потому что тот, другой, был сильнее, хоть в нуждался сейчас в его помощи.

А Месешан в это время действительно равнодушно взирал на происходившее — и потому, что устал, и потому, что знал: все равно нет ему спасения, но еще и потому, что не мог отделаться от воспоминания о другом своем поражении, которого теперь не стыдился; ему даже хотелось, чтобы снова всплыла прежняя картина: улица, поздняя осень, последние листья на каштанах, мокрые листья под ногами.

— Идите-ка домой, господин комиссар! — воскликнул префект. — Идите и отдохните немного. Вы это заслужили. И будьте осторожны.

— Не знаю, хорошо ли сейчас выходить, — сказал Дэнкуш. — Не думаю, чтобы на улице у него было много друзей.

Префект посмотрел Дэнкушу в глаза долгим взглядом. Потом сказал медленно, с расстановкой:

— Нельзя творить правосудие, господин Дэнкуш, под напором улицы. У правосудия свои правила, оно руководствуется законами, а не душевным состоянием. Мы беспристрастно проверим то, что рассказал господин старший комиссар Месешан, и тогда обдумаем другие предположения. Но только в условиях полного порядка. Учтите, что за общественный порядок здесь, в этом уезде, от имени правительства отвечаю я.