Александру Ивасюк - Половодье

Его энергичные шаги отдавались на замерзшей мостовой, перед ним было пустое пространство — широкая лента шоссе, ведущего к соляной мельнице и дальше, к пограничной реке.

Деревья в садах мерзли под снежным покровом; но вот наконец слева — богатая вилла с башней с большими окнами, высокими готическими дверями, которые видны сквозь широко распахнутые ворота, словно хозяева уехали; от ворот начиналась аллея, отделяющая бассейн барона от бассейна баронессы.

Перед воротами Матус замедлил шаги и повернулся к вилле. Страх и в то же время осознание своей отваги охватили его и подтолкнули к воротам, к посыпанной песком аллее. Но он сдержал себя и прошел дальше, сунув руки в карманы, выпрямившись и подняв плечи; он шел немного боком, ставя одну ногу перед другой — в грязных кварталах за железной дорогой такая походка считалась признаком силы и уверенности в себе.

В большом опустевшем доме ничего не шелохнулось, не было ни признака жизни — как и на шоссе, ведущем к границе, где тоже не было ни души и даже ни одни крестьянские сани не проехали на рынок.

Матус немного испугался: а не мог ли Карлик вместе с подручными сбежать? Он не хотел, чтобы хоть один бандит ускользнул от наказания, все должны быть пойманы и стерты с лица земли, и он, Матус, хотел участвовать в этом деле, и не на последних ролях. Он гордился, что его назначили в комиссию по расследованию, и решил не тратить времени попусту, а глядеть в оба. Он совершенно не верил ни полиции, унаследованной от буржуазии, ни прокуратуре, ни суду. Справедливость должна быть восстановлена простыми людьми, и он, Матус, должен быть в первых рядах тех, кто вершит правосудие, кто мстит за убийство на вокзале и за это новое убийство, за нищету, порожденную бессовестными спекуляциями Карлика. Но кроме права на месть, не менее важным для него было желание самоутвердиться в новом, грядущем мире, в котором, как он чувствовал, теперь даже более, чем раньше, перед ним была открыта широкая дорога. Он знал, что храбр, умен, решителен; все, что он делал за последние часы, говорило о проснувшихся в нем большой силе и энергии. Матусу было бы жаль, если б Карлик удрал от него. Важно было, чтобы его поймал он, Матус, чтобы Карлик со своей бандой не ушел от него. Чтобы он, Матус, воплотил в себе возмездие.

Метров через сто он повернул и с подозрением глянул еще раз сквозь ворота виллы Грёдль. Никакого движения. Он снова остановился и, подгоняемый волнением, уже готов был войти. И только тут заметил, вернее, сперва почувствовал, наверху, на башне, человека в кожаном полупальто и нахлобученной на глаза кэчуле из седого барашка: человек приник к колонне и внимательно его разглядывал. Взгляды их скрестились, и Матус вздрогнул.

Наверху был караул, контролировавший большую зону вокруг. Человек стоял неподвижно, держа руки в карманах полупальто, и был едва различим у колонны. Матус вновь нацелил на него взгляд, но вдруг заметил какое-то новое движение, и от другой колонны, напротив, отделился силуэт, — возможно, этот караульный собирался подать сигнал. И тут вся огромная вилла показалась Матусу живой, он понял, что чьи-то глаза следят за ним из каждого окна, быть может, откуда-то из-за ворот — отовсюду. Вся банда здесь, в этом он был теперь уверен; они были перед ним, и ему казалось, что его видит и наблюдает за ним сам Карлик.

У Матуса родилась отчаянная мысль: войти или хотя бы подождать здесь у ворот, посмотреть, что они предпримут. Дать им понять, что он их не боится. Ему трудно было сдвинуться с места — настолько взволновали его эти наблюдавшие за ним часовые, близость опасности и это странное пронзительно-ясное ощущение своей отваги. Глаза противников бесконечно размножились в его собственных глазах. Его гипнотизировала их организованность: настороженные позы, мертвая тишина.

Он немного прошел вперед, пронзенный мыслью, что они могут схватить его и уничтожить почти накануне, за день или за два до его триумфа, в котором он не сомневался. Только тут он подумал, что мог насторожить их, стать для них сигналом грядущей опасности, подтолкнуть их к бегству. Он повернулся, вышел на длинную улицу, обсаженную белыми акациями, и зашагал назад. Он услышал, что кто-то его догоняет, и пошел быстрее, ощущая преследование, чувствуя, что идущий за ним человек торопится. Тогда Матус замедлил шаг: нестерпимо захотелось ему увидеть, кто это. Идущий сзади тоже пошел тише, явно не желая его обгонять. Этот долгий путь по длинной пустой улице с опасным противником за спиной, который очень скоро должен был пасть от руки справедливых мстителей, доставлял Матусу странное удовлетворение.