Александру Ивасюк - Половодье

— Пусть идут и кричат! Им теперь в самый раз драть глотку. Никуда мы не уйдем. Наше место здесь, и нигде больше. Если надо, покажем клыки. Поглядите на них! — воскликнул он. — Они не смеют даже войти в ворота, ступить во двор. Они утонут в моем бассейне, который вырыл барон и в котором я буду купаться летом голый: пусть смотрит, кто хочет. Вы же, — продолжал он, — спускайтесь вниз и будьте начеку. Палец держать на курке. А я постою здесь, погляжу на них.

— А если у них оружие? — все же рискнул спросить тот, кто был на собрании в «Редуте».

— Пусть! Есть и у меня. Они не выкурят меня отсюда, разве что дом подожгут. — И добавил, скорей для самого себя: — Знатный выйдет пожар, отовсюду будет видно. — И Как бы узрел его со стороны: великолепное пламя, медленно окрашивающее небо в красный цвет.

Все переглянулись, ничего не понимая. Но непререкаемая уверенность Карлика в себе, его величественный, вызывающий тон действовали на них ободряюще.

— Да у них и нет оружия, никакого оружия, иначе бы они уже стреляли! Несчастный сброд!

В толпе, как и предвидел Карлик, стали кричать:

— Долой Карлика!

— Смерть преступникам!

— Убийцы!

Выкрики раздавались то тут, то там, повторялись, перемежались ругательствами и проклятиями. Толпа волновалась, как море.

— Не выйдет — морить нас голодом!

Кто-то громче всех заорал:

— Покажись, Карлик, выходи, бандит, поговорим!

— Выходи, крыса!

И тогда вся толпа, подхватив удачное словцо, заголосила:

— Карлик — крыса, Карлик — кры-са! Кар-лик — кры-са!

На башне Карлик смеялся. Какая еще крыса? Оскорбления звучали для него, как приятная музыка. Он один против всех! Их две-три тысячи, собравшихся здесь ради него, одного-единственного! Если бы они хвалили его, он оставался бы равнодушным, едва прислушивался бы к выкрикам, скучая, как от повторения давно известных вещей. То же, что должно было устрашить его, напротив, веселило. И никто не знал этого лучше, чем он сам.

Жаль только, что он стоит в темноте, а не при ярком свете там, наверху, на башне, весь сияющий. Пусть бессильные едят его глазами! Довольный, он закурил сигару и долго держал зажженную спичку у своего лица, не опасаясь быть узнанным. В нем не было и тени страха. Итак, наконец пришло время — у него есть с кем помериться силами: не жалкие людишки, не мелюзга, а целый город, тысячи собравшихся вместе людей!

Карлик чувствовал внутренний подъем, как первоклассный боксер, который выступает на ринге против чемпиона, а не против каких-то слабаков третьей руки. К таким Карлик был почти снисходителен. Теперь, подбадриваемый выражением ненависти толпы и тем, что враги не предпринимают ничего серьезного, он уверился, что окончательно поборол свой давнишний страх, который пытался подавить еще с юношеских лет.

Так продолжалось более получаса, и все это время, не интересуясь мерами по обороне, Карлик стоял на вышке… Вдруг он услышал, что его зовут приглушенным, но радостным голосом:

— Господин Карлик, мы спасены, спасены! Пришла весточка от Месешана. Он сам будет позже, когда разойдутся эти дуралеи. Мы спасены, спасены!

Человек стоял на лестнице и отчаянно махал руками. Карлик поглядел на него сверху, как на какое-то насекомое.

— Ну что там, что? Иди сюда!

Человек взобрался к нему и хотел заключить его в объятия, но Карлик сурово оттолкнул его, не допуская фамильярности. Известие не принесло ему большой радости или хотя бы облегчения. Скорее всего, оно говорило о том, что ему пора спуститься на землю с того пьедестала, куда он взобрался, к мелким каждодневным делам. Он заставил повторить новость.

— Пришел человек от Месешана. Приказ сверху, из Бухареста: его освободили. Следствие будет производиться по всем правилам, без спешки, и вести его будет главный прокурор, которого привезли на машине с охоты. Он и освободил Месешана. А этим остается только разойтись по домам. Оттого они и явились сюда — кипятятся, а кишка тонка, вышло не по-ихнему.

Карлик силился понять — и наконец все понял. Он еще раз презрительно взглянул на толпу, и отвращение к ее бессилию каким-то образом распространилось и на него самого. Он медленно и с досадой сошел вниз и направился в библиотеку, едва волоча ноги.

Там он застал в сборе всех своих сообщников, сияющих от восторга, чуть ли не целующих друг друга. Кто-то принес бутылку крепкой сливовой цуйки, и в помещении сильно пахло спиртным. Приход главаря вызвал взрыв энтузиазма:

— Ура! Да здравствует хозяин! Без него была бы нам крышка. Сам Месешан погубил бы нас.