Александр Уваров - Месяц смертника [СИ]

Я отталкиваю её.

Быстро прохожу через комнату — к выходу. Прочь отсюда!

Праздник закончился.

Одеваюсь — так быстро, как могу. Куртка, шарф…

«Сама говорила, что у него с головой не в порядке… Надо миолицию вызвать!»

«Мама, я прошу тебя… Мама, не надо… Я сама подскользнулась!»

«Это же маньяк какой-то! Что бы ноги его!»

«Не надо, я прошу тебя!»

…шапка.

Переобуться. Не бежать же по улицам в тапочках.

Замок.

«И никаких там прощений! Никаких! Ещё раз…»

Щелчок. Дверь открывается.

Никаких прощений! Никаких!

Ты права…

Флейта, флейта… даже на бегу.

Хватить бежать за мной! Хватит! Хватит!

Созревшая болезнь захватила моё тело третьего января. В этот день с утра поднялась температура и вырвало бледно-жёлтой, горячей, тягучей слизью.

Я прополоскал рот и почистил зубы.

Слава вам, боги мои, вы не обманули меня!

— Не ожидал, — сказал Артур. — Вернее, ожидал, но не так быстро. Вы же ни одной минуты, ни одной секунды не подумали. Почему?

— Я уже сделал выбор.

— Вот как? — удивился Артур. — И когда успели?

— Давно.

— Ещё до встречи со мной? До этого дня? Или до моего первого звонка?

— Давно, — повторил я. — Ещё до встречи с вами.

Я так и сказал: «с вами». Поскольку сразу понял (не знаю как, но понял), что Артур — не мошенник, не самозванец, не жулик и не авантюрист. Он не один. Он — истинный представитель, полномочный посланник тех высших сил, о внимании которых к судьбе моей молил я всю свою жизнь. И если есть вопросы, дающие подлинный, а не мнимый выбор между забвением и бессмертием, и если есть ответы, действительно меняющие жизнь, то вопрос и ответ были со мной, и выбор был сделан.

— Так, — сказал Артур. — С нами? А кто мы?

— Вы — те, кто даёт смерть, — ответил я.

— Смерть дают многие, — уточнил Артур. — Многие утверждают, что делают это ради жизни. Многие считают, что таким образом поддерживают глобальный баланс созидания и уничтожения во Вселенной. Есть те, кто даёт смерть ради своей корысти. Есть те, кто делает это неосознанно, полагаю себя хранителями и защитниками жизни. Есть те, кто делает это из равнодушия, невежества или руководствуясь сами примитивными животными инстинктами. А кто мы?

— Не знаю, — ответил я.

— Позвольте мне ответить на этот вопрос, — предложил Артур.

— Да, конечно.

«Вы мне знакомы. Где-то я видел вас! Вас всех!»

— Мы — те, кто даёт смерть ради смерти, — спокойно и просто сказал Артур.

И улыбнулся.

«Нет, не видел. Слышал! Слышал целый хор ваших голосов. Едва ли не с рождения слышал их в своей голове. И там был один голос… Почти как твой, мой утренний гость. Может, это и был твой голос? Может быть, он уже тогда звучал в моей голове? Только как тебя звали тогда, много лет назад? Ведь не Артур же! А как? Кем из богов ты был?»

— Это — единственно возможный способ победить жизнь, — продолжал Артур. — Жизнь — хитра, дьявольски хитра! Даже самую разрушительную идею она способна приспособить к своим интересам. Любая цель, ради которой ты будешь давать смерть, рано или поздно приведёт тебя в объятия жизни. Потому что само наличие цели демонстрирует готовность к компромиссу с жизнью. А компромисс, даже самый малый, неизбежно приведёт к крушению самых продуманных и проработанных планов демонтажа бытия и только укрепляет баланс между смертью и рождением, соблюдение которого в конечном итоге приведёт к торжеству жизни. Поэтому единственный вариант действий, который даёт шанс на победу — это действовать и не спрашивать. Не задавать вопросы «Зачем?» или «Почему?». И самый опасный вопрос: «Во имя чего?» Само наличие такого вопроса разоблачает в человеке служителя жизни. Служитель смерти вопросов не задаёт, потому что любой вопрос — часть жизни. Служитель смерти просто верит, потому что вера — часть смерти. Вопрошающий не умирает, верующий — умирает обязательно. Вы верите в то, что действительно убиваем?

— Да, — ответил я.

— Не хотите узнать, во имя чего?

— Нет, — ответил я.

— Почему? — спросил Артур.

— Мне всё равно, — ответил я. — Идеи и цели — ложь.

— Правильно, — сказал Артур. — Идеи и цели — ложь. Главное — желание. Желание принимать и давать смерть. Желание жить — отвратительно и противоестественно. Желание умереть — естественно и понятно. Когда вы осознали это?

— Давно, — ответил я. — Наверное, ещё в детстве. Я всегда чувствовал себя чужим. Чужим этому миру, чужим людям, которые меня окружают. Даже мои родители казались мне чужими. Я совершенно не понимал, о чём они говорят, не понимал, почему они смеются и почему плачут. Человеческая речь казалась мне просто набором звуков, сначала — смешных и забавных, потом — грозных, опасных, раздражающих, несущих в себе угрозу или предвещающих унижение и боль. Лица людей казались мне мерзкими, распухшими, растянутыми или, наоборот, сплющенными, деформированными до самого отвратительно уродства. Мне говорили, что я должен любить их, но я не мог понять, почему и как это вообще можно сделать. Это было выше моих сил! Единственное, что я научился делать — это скрывать своё отвращение, брезгливый трепет при общении с людьми. Ещё в самом раннем детстве я понял, что живу среди самых гнусных животных, и животные не обманули моих ожиданий. В школе меня жестоко били и унижали так, что страх этот до сих пор изводит меня ночами и ненависть, непреходящая ненависть, рождённая этим страхом, до сих пор высасывает мне сердце. И в моём доме мне не было спасения. Отец мой крепко пил и часто устраивал скандалы. Один раз в пьяной ревности он едва не задушил мою мать у меня на глазах. Я спрятался под кроватью, плакал до утра… Мама пыталась спрятаться у меня в детской, думала, что отец не решиться меня разбудить. Он решился… Я здорово обмочился тогда, под кроватью. Согласитесь — не здорово, когда вот так…