Александр Уваров - Месяц смертника [СИ]

Но я же бросил её в воду. Я держал её прямо над водой. Я не мог не добросить!

Всё те же, уже знакомые мне, до боли знакомые лапы с перемазанными грязью пальцами и обломанными ногтями вместо когтей.

Птица, волоча тяжёлые свои крылья, приминая ими слабую, соломенную, пожухлую, тонким снегом присыпанную траву, подошла ко мне и присела рядом, привалившись колючим своим боком к моей щеке.

Словно Железная Птица искала примирения или просила запоздалой пощады.

— Птицы умеют летать, — гордо заметила она.

— Вы что, сознание потеряли? — спросила Катя.

И склонилась надо мной.

Только тогда я впервые увидел её лицо.

Красивая. Блондинка со светло-голубыми глазами. Волосы такие лёгкие… Похожи…

— Девушка, — с притворным беспокойством заметила птица, — вы его не поднимайте! А то он и вас утопит! Вы-то точно летать не умеете. Он больной! Псих! Он опасен! Я вам всё про него расскажу!

…похожи…

— Я видел! Куртку на себе порвал, и утопиться хотел! Держи его!

Медовые шторы и солнце за ними. Шторы метут по полу.

Я проветривал комнату и забыл закрыть форточку. Заснул.

Но в комнате не холодно. Комната не выстужена сквозняком.

Тёплый воздух от нагретых до банного жара батарей. Тёплый воздух плывёт по комнате, лишь слегка мешаясь с тонкими морозными струйками, затекающими через открытую форточку.

Без снов. Я спал без снов. Без миражей в туманной полудрёме. Без видений.

Я вошёл в сон, словно в тёмную комнату. И вышел из сна, и не услышал, как закрылась дверь у меня за спиной.

Отчего я вспомнил тот день? Давно, казалось бы, забытый день ушедшего детства?

Голубь… Зачем он был мне нужен тогда? И зачем он мне нужен сейчас?

Голубь, охваченный огнём, не летит. Он прыгает, бестолково прыгает по земле. Всего несколько секунд. Тонкий писк… И всё.

Зачем я вспомнил тогда об этом?

Жестокость не бывает бессмысленной. Во всякой жестокости есть смысл. Скажем, убийство голубя…

Я встаю. Покачиваясь, иду в ванную. Умываюсь.

Так, слегка. Брызгаю воду на лицо. Тёплую воду.

Выхожу. Я стою у окна. Капли бегут по щекам. Капли падают на майку.

Ветер бросает в стекло мёрзлую снежную крупу.

…Скажем, убийство голубя. Разве может быть в этом какой-то смысл? Смысл…

Да, есть. Воспоминания. Вся наша жизнь — ради воспоминаний. Погоня за ними и бегство от них. Гости навязчивые, гости весёлые, гости опасные. Зовём одних гостей, чтобы прогнать других.

И вот струйка льётся из бутылки. Намокают крылья. Лапы связаны бечёвкой. Птица бьётся, задыхается от ацетонового душащего смрада. У меня слезятся глаза.

Как можно было подозревать меня в жалости? Нет, мне жалко. Нисколько.

Я вдохнул пары ацетона. Ожог. Кашляю.

Закручиваю пробку.

Делаю шаг назад и чиркаю спичкой о коробок.

Мокрая птица прыгает, бьёт крыльями об землю.

— Да, слушаю…

Чёрт, какой туман в голове! И гул… Плохо вижу и почти ничего не слышу. Нет, конечно, это не симптомы болезни. Слишком рано. Всего только третий день.

Просто я слишком долго спал. Тяжёлый дневной сон.

Я плохо слышу, и едва не пропустил звонок.

— Да, слушаю…

Хриплый голос и слов не разобрать. Откашливаюсь и пытаюсь повторить фразу.

— Ну вот, как всегда! Игорёчек, ну нельзя же так! Ты же знаешь, как я беспокоюсь. Ты ведь один у меня…

Настало время.

«Настало время прервать молчание и вновь обратиться за помощью к словам, рождающим кровь.

Ангелы сползают по стенам вниз и длинные, спиралью скрученные их языки висят, словно верёвки диковинных виселиц, ожидая обречённых на казнь. Зелёная слюна их стекает вниз вязкими каплями. Дыхание их зловонно и зубы крошатся от гнили. Жабья кожа их покрыта пузырями, наполненными ядом. Царская водка слезами течёт по щекам их, дымится, и капли с шипением режут борозды скорби.

Такими ты увидел своих хранителей. А каким они увидят тебя?

Чаши с кровью, чёрные сгустки плавают.

В чём наша ошибка?»

«Разве картина так ужасна? Кстати, о царе. Памятник Николаю Кровавому в своё время был взорван…»

«Сейчас, по-моему, восстановили…»

«Вот это ошибка!»

«Что? Взрыв или восстановление?»

«Всё ошибка. Особенно взрыв».

«Взрывать не надо?»

«Не надо взрывать то, что может быть уничтожено иным способом».

«Поясните».

«С удовольствием. Вы знаете, в чём слабое место современного террора? В его нарциссизме! Террор в нашем мире слишком зависим от средств массовой информации. Он не осознаёт себя как самоценность. Террор закопался в шелухе, в суетных, спонтанных и непродуманных акциях, явно направленных на то, чтобы поразить убогое воображение обывателя. Не слишком ли террористы подыгрывают обывателю? К чему увеличивать ценность никчёмной жизни, насильственно прерывая её перед десятками телекамер? К чему ублажать копеечное и к тому же неосознанное тщеславие обывателя, публично забирая его с собой в Вальхаллу? Разве есть место обывателю за пиршественным столом Одина? В нашем мире… О, теперь всё не так! Не то, что в прошлом, не то…»