Александр Уваров - Месяц смертника [СИ]

— Пронесло, — зашипела Нина.

— Слышь, пловец, — Виктор подмигнул и толкнул меня локтем в бок, — а ты чего, понимаешь по-японски то?

— Он по-английски говорил, — ответил я.

Так не хотелось разговаривать с ним! От одного только лицезрения этой добродушной и дружелюбной рожи к горлу подкатывала тошнота.

Но я уже не мог полностью принадлежать лишь себе. Я уже выполнял миссию.

Я выполнял работу.

И частью этой работы было общение. Со всеми.

Со всеми!

Никто не должен был избежать моего общества, никто.

— А ты и по-английски можешь? Ни хрена ж себе! Нинк, вот человек!

— Да ты пей уж лучше, чем молоть всякую…

— Чего не так то?!

— У тебя на фирме мало таких? Тоже мне…

Его супруга смотрела на меня уже с явной неприязнью. Может, ей казалось, что я буду набиваться её мужу в компаньоны?

О, знала бы она, какой подарок я им только что сделал! Не так бы сейчас на меня смотрела…

А чтобы, собственно, она сказала тогда? Скажем, её отравили минуту назад. И она узнала об этом. Простой, тупой, удовлетворённый жизнью до полной задроченности обыватель — так ли уж испугает тебя яд?

Что скажешь ты?

«Ну не хуя себе!»

Да, это чем-то похоже на клизму. Очистительную. Кал сползёт по кишечнику вниз. Будет легче дышать.

И тогда ты наберёшь воздуха (так что заболит распираемая растянутыми мешками лёгких грудь) и выкрикнешь:

«Н-И-И-Х-У-У-Я-Я-С-Е-Е-Б-Е-Е!!!»

Так, кажется, должна закончиться жизнь и начаться вечность.

— Нинк, я специалиста сразу увижу. Вот я катер в аренду взял…

— Да ты ж разбил его!

— Ты это… Помолчи! Рулевой вот у меня — золото был. Золото, а не человек. Жаль только, потонул до времени…

Он повернулся ко мне. Губы его почти у самого моего уха.

— Ты вот скажи… По-английски сечёшь?

— Андестендю понемногу, — скромно отвечаю я.

— Вот! — он в восторге трясёт поднятым вверх указательным пальцем. — Я сразу специалиста вижу. Чем занимаешься?

— Да вот… Пишу помаленьку. Статьи, очерки…

— По-английски?

— По-русски в основном.

— Слышь…

Он лезет во внутренний карман пиджака. Копается, ищет что-то. Лицо его наливается красным. Лоб покрывается каплями пота. Он сопит, дышит тяжело, словно с трудом проталкивая воздух сквозь сжатое напряжением горло.

— Вить, ты заканчивай…

Он отмахивается от жены.

— Вот она!

Виктор вздыхает с облегчением и протягивает мне белый прямоугольник визитной карточки.

— Звони, пловец. По-английски побазарим. Мне переводы делать надо…

«Мудак», — шипит супруга.

«Огребёшь!» — шёпотом же обещает ей Виктор.

Я смотрю мельком на визитку, прежде чем засунуть её в нагрудный карман.

РОЖНОВ

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ

Генеральный директор

Наверное, это интересно. Интересно узнать имя первого человека, получившего мой дар. Первого, кому я подарил бессмертие.

Да, крупная добыча. Генеральный директор!

Мой первый друг и соратник.

Или… Скажем по-другому.

Витя. Просто пьяный ублюдок Витя.

Второй покойник, после меня.

Пьяная, безмозглая тварь!

А кто сказал, что избранные выглядят по-другому?

Бледно-грифельная краска с молочными разводами предснегового неба.

Таким был этот осенний день.

По дороге к парку птица молчала. Сидела, нахохлившись, у меня на плече и время о времени сердито, сухо и резко щёлкала клювом.

Я боялся, что она как-нибудь ненароком прихватит мне ухо или, по подлой привычке своей, клюнет внезапно в голову.

Всё время ёжился и дёргал плечом, словно надеясь согнать с него мерзкую тварь, хотя и знал, отчётливо понимал — не сделать этого.

Не уйдёт она от меня. Никогда.

По счастью, прохожие на эти судорожные движения внимания не обращали — день был довольно холодный, и я мог бы дёргаться так от знобящего ветра.

— Хва — тит! — голос у птицы стал похож на глухое, гортанное, отрывистое карканье. — Хва! Дур — рак! Идёшь быстр-ро! Ро! Мне не удер-ржаться!

«Старая карга», — шипел я.

— Не улечу! — неожиданно чётко и ясно сказала птица.

«Утопить бы её», — подумал я.

И пошёл к старому парковому пруду.

Парк тот был бывшей загородной графской усадьбой. Аллеи в ограде стриженых в ровную линию кустов лучами расходились от клумбы, укрытой фиолетово-жёлтым ковром поникших от сухих ноябрьских морозов цветов. Аллеи переходили одна в другую, лишь изредка прерываясь пересекавшими их узкими асфальтовыми дорожками и извилистыми тропинками, покрытыми зелёно-жёлтой, схваченной утренним инеем листвой.