Алекс Тарн - Рейна, королева судьбы

– Слушай, Золман, слушай. Я вас выведу. Вот стемнеет, и выведу. Слышишь? Будьте тут, с краю. Понял? Кивни, если понял…

Золман кивнул.

С наступлением ночи охранники развели костер, стали зажигать факелы, возникла толкотня, неразбериха. Как видно, Войка только того и ждал – рванулся к семье Сироты, подхватил на руки Фейгу, прошипел: «Быстро, быстро!», опрометью метнулся в темноту, к кустам на краю луга. Следом за ним, пригнувшись, бросились Золман с Давидкой и Рейна с Борухом. Бежали во весь дух, без оглядки, прижимая к груди оторопевших детей, и каждое мгновение ожидая окрика, удара, выстрела в беззащитную спину.

Войка привел их к шалашу на дальнем покосе, где заблаговременно спрятал сумку с буханкой хлеба, вареным картофелем и бутылью молока. Когда дети накинулись на еду, он отвел Золмана в сторонку, поговорить.

– Мне надо возвращаться, а то заметят. Вы тут пока побудьте, а потом уходите.

– Куда? – вырвалось у Золмана.

Войка пожал плечами. В темноте Золман почти не различал его лица, но голос старого друга выдавал неловкость.

– Не знаю, Золман. За реку, к русским. Здесь вам нельзя, пропадете.

– А как же Петро? Он давеча к себе звал, прятаться…

Войка хмыкнул и взял Золмана за плечо.

– Петро у них главный, Золман. Его пока нету, с утра уехал новую власть встречать. Только поэтому там еще ждут, на выпасе. А вернется – никого в деревне не оставят, будь уверен… – он сделал резкое движение рукой. – Пойду я. Не дай Бог, искать начнут.

– Погоди, я провожу… – Золмана начала бить крупная дрожь, он едва выговаривал слова.

– Куда ты, от детей-то?

– Нет-нет… я знать хочу… расскажешь по дороге…

Рассказ оказался недлинным – хватило как раз до края луга. Неделю назад Петро Билан собрал у себя в хате самых заметных деревенских мужиков, глав больших и влиятельных клишковских семейств. Так, мол, и так: все вы, мол, новости слышали, знаете, повторять не стану. Евреям все равно смерть, а потому надо что-то решать насчет добра ихнего. Чье оно теперь будет, это добро? Говорят, следом за румынскими частями бессарабские мужики идут, до чужого скарба шибко охочие: грузят на телеги, вывозят всё, что могут, до последней тарелки. Неужто и мы в Клишково такое допустим? Евреи-то как-никак клишковские, не какие-нибудь посторонние. А значит, мы тут в своем праве. Чужого не просим, но и своего не отдадим.

Мельник поддержал, остальные тоже согласились. Чего ж добру-то пропадать? Петро взял бумагу и все расписал, кому что достанется. Коровы, мелкая скотина, припасы, белье, одежда, посуда, инструмент, вещи всякие. Тут, понятно, поспорили часок-другой: какая же дележка без разногласия? – но в итоге никого не обидели. Каждой семье своя доля. Мельник предупредил: если кто против, так пусть прямо сейчас скажет, тому ничего не дадут. Никто не возразил – ни на собрании у Билана, ни позже, когда решение довели до каждой хаты.

– И ты тоже не спорил? – глухо спросил Золман.

– А куда денешься? – вздохнул Войка. – Разве дело только в добре этом? Дело в том, что против всей деревни не попрешь… Хотя и добро тоже: сам подумай, не отдавать же все бессарабским. Если уж вы так или эдак…

– И что теперь? Что будет с людьми?

– С людьми?

– С евреями, – поправился Золман. – Что будет с людьми на выпасе?

– Наверно, бить будут. А потом увезут куда-нибудь. Румынам отдадут, немцам, почем я знаю… – нетерпеливо отвечал Войка. – Золман, мне правда надо возвращаться.

– Успеешь. Скажи только, зачем Петро уехал, куда?

– Я ведь тебе говорил: к новым властям.

Доложить, что в Клишково уже всех евреев собрали, можно никого не присылать – ни жандармов, ни воров этих бессарабских. Что мы сами доставим куда надо.

– Куда надо… куда?

– Да почем же мне знать, Золман? – взмолился Войка. – Отпусти ты меня, не мучай. Вот Петро приедет, он скажет. Утречком я к вам забегу, принесу харчи. А ты пока думай, где вам потом прятаться. На лугу долго не просидишь, заметят…

Золман вернулся в шалаш к жене и детям.

Маленький Борух спал, старшие сидели, обиженно надувшись, и, увидев отца, стали жаловаться на мать, которая не пускает их домой, где и у Давида, и у Фейги накопилась уйма неотложных дел. Сирота положил обе ладони на теплые детские головы, погладил, притянул к себе. Защемило сердце, да так, что он даже испугался – не задохнуться бы, то-то выйдет номер…

– Ложитесь спать, ребята, – наконец выговорил Золман. – Как там в сказках говорят? Утро вечера мудренее. Ну вот…