Титус Попович - Жажда

— Вот и конец, — пробормотала старуха. — Отсюда, с моей земли, меня никто не посмеет согнать.

Старуха мысленно попрощалась с внуками и Эмилией, слишком взволнованная, чтобы снова упрекать дочь. Она сама виновата, что не сумела воспитать девочку. А потом было поздно. Эмилия вышла замуж, возомнила себя барыней, да и книг слишком много читала. Рыдая, старуха попрощалась со всеми по очереди и закрыла глаза.

Вокруг было тихо, только неумолчно звенело поле.

Очнувшись, Анна почувствовала, что вся закоченела. Суставы словно заржавели, и она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Старуха знала, как опасно засыпать на свежевспаханной земле. «Непременно схватишь горячку. Земля тянет меня в глубину, и не миновать могилы». Анне стало страшно, и, собравшись с силами, она села. Вдруг ей показалось, что она видит деревья, сверкающий Теуз, людей за плугом. Старуха протерла слепые глаза. Нет, это только видение. Анна попробовала ползти, приподнимаясь на руках, и вдруг натолкнулась на трость. Обрадованная, она вытерла ее юбкой, воткнула в землю и, навалившись всем телом, медленно поднялась на ноги.

Оглядевшись, в надежде увидеть что-нибудь, старуха слабо различила вдали церковь, деревья, телят. Но голод дал себя знать. Анна зашаталась, и все поплыло у нее перед глазами.

— Не упаду! Вот возьму и не упаду, — пробормотала она и изо всех сил вцепилась в набалдашник трости. От радости, что жива и может двигаться, Анна забыла обо всем и сосредоточила все свои мысли на том, чтобы не упасть. Кабы не голод, все было бы хорошо, она могла бы простоять здесь, чтобы прогнать однорукого с его босяками, когда они явятся. Это знамение божье, что она держится на ногах, не падает, истинное счастье.

Под вечер Анну нашел здесь Митру Моц. Старуха спала, опершись на палку. Не зная, где разыскать мать, Эмилия в отчаянии попросила Митру помочь ей, и он обегал все село в поисках старухи, расспрашивая всех встречных. Митру уже совсем сбился с ног, но какая-то молодая крестьянка сказала ему, что видела, как Анна шла к мосту. Эмилия искала мать на другом конце села.

Митру подбежал к Анне и застыл от удивления — лицо у старухи было белым и гладким, как у девушки.

— Тетушка Анна, побойся бога, куда тебя занесло? Старая, больная женщина… Мы искали тебя повсюду, как полоумные, — и я, и госпожа учительница. Что ты здесь потеряла?

Старуха повернулась к нему.

— Есть хочу и устала, — простонала она.

— Как не устать, ежели больная и старая таскаешься по полям. Пойдем, я отведу тебя домой. Барыня совсем голову потеряла.

Митру поднял старуху на руки и медленно пошел к дороге. Он ломал голову, стараясь понять, что заставило Анну уйти из дому. Эмилия ни о чем ему не рассказывала. Она прибежала в слезах, ломая руки. На дороге Митру остановил запряженный волами воз и влез на него, не выпуская старуху из рук. Анна спала всю дорогу и не проснулась даже тогда, когда Митру внес ее в дом и уложил в постель. Эмилия все еще не возвращалась, и Митру побежал за ней.

Но старуха только притворялась, что спит. Довольная, что Митру везет ее домой, она не хотела рассказывать ему о случившемся. Нечего ему совать нос во всю эту историю. Услышав, как во дворе хлопнула калитка, Анна собралась с силами и встала с постели.

«Что я, собака, чтобы умирать под открытым небом? — подумала она. — Порядочные люди умирают в своей постели…» В ночном столике Анна держала наготове две свечи, на случай если смерть застигнет ее врасплох. Старуха зажгла свечи и, накапав воску на спинку кровати, прилепила их там, потом вытянулась поверх одеяла и сложила на груди руки.

Анна чувствовала, как силы оставляют ее, как сковывает холод, медленно поднимаясь от ног к груди. «Прими меня, господи, в царствие твое, сведи меня с детьми моими Тудором, Аннуцей, Палли, Марией, Флорикой, Петре и Фэникой, которых я родила в муках». Перед глазами старухи снова возникла главная улица села. Толпа крестьян с хоругвями медленно движется по дороге, останавливаясь на каждом шагу, чтобы дать покойнице попрощаться с селом. Седой белобородый отец Авраам в золотой ризе уныло тянет «Со святыми упокой…», звенит пронзительный голос певчего Грозуцы. Плачут дети.

Слезы заструились по лицу Анны, потекли за уши. Старухе стало щекотно.

В кухне громко тикали часы с гирями. «Теперь никто их не заводит, кому нужно старье. У этих господ маленькие наручные часики».

Анна долго лежала так, и вдруг ей мучительно захотелось поджаренного свиного сала с луком и хлебом. «Все, с жареным салом кончено, — с грустью подумала она. — Хороши к салу и соленые огурцы — так и тают во рту. В кладовой осталась еще целая банка таких огурчиков… Пойдет теперь на поминки, — недовольно вздохнула Анна. — Господи, как воняют эти свечи, а Лабош содрал по семнадцати лей за штуку… Первейший жулик этот Лабош».