Титус Попович - Жажда

Суслэнеску отошел от окна и подсел к Джеордже, который только что проснулся.

— Скажите, — едва слышно спросил он, — вы действительно верите, что все эти жертвы не напрасны?

Джеордже задумался, и Суслэнеску подумал про себя, что глупо так близко принимать к сердцу все вопросы других. Ему очень хотелось положить руку на плечо Джеордже, но он сдержался.

— Люди не пошли бы на жертвы, если бы жертвы не стоили этого, — ответил Джеордже.

Суслэнеску снисходительно улыбнулся в ответ.

— Должен же человек как-то участвовать в жизни и созидании, — добавил Джеордже.

— И оставаться безвестным? Ведь те, кто применяет на практике ту или иную мораль, остаются неизвестными.

Джеордже пожал плечами.

— Я уже сказал вам, что не отношу все это к себе лично.

— То есть к абсолютной гармонии между идеей и действием, знаю. Личность в счет не идет. И это знаю.

Суслэнеску умолк и покраснел, словно собеседник мог прочитать его мысли. Он почувствовал вдруг раздражение, что поезд стоит и задерживает их прощание.

— Вы, конечно, обидитесь на меня… Лучше помолчу.

— Хотите что-нибудь спросить?

— Да, я хочу задать вам еще один вопрос.

Суслэнеску заметил, что Джеордже стало не по себе. Лицо его передернулось, потом он попытался улыбнуться.

— На первый вопрос, который вы когда-то поставили передо мной, я попытался ответить.

— Не надо, лучше не надо. Я не могу.

— Говорите! — потребовал Джеордже.

— Там в лесу, когда убивали Арделяну, вы были рядом… всего в нескольких шагах. Вы не ощутили потребности быть вместе с ним, разделить его судьбу? Для бедного Арделяну это мгновение, возможно, было равносильно вечности, я по крайней мере так думаю. Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Знаете, тождество и гармония, о которых вы мечтаете, так далеки от действительности, а стремление к ним приводит к чудовищным зверствам.

Острый и холодный взгляд Джеордже испугал Суслэнеску.

— Все это, конечно, только теория… праздная игра слов, — поспешил добавить он. — Не принимайте всерьез…

— Есть вещи, которых вы никогда не поймете, — холодно сказал Джеордже. — Поэтому не стоит портить друг другу кровь, — добавил он и, забившись в угол, снова закрыл глаза.

Поезд уже подходил к вокзалу.

«Не можем же мы расстаться таким образом, это уродливо, некрасиво, — с отчаянием думал Суслэнеску. — По какому праву я стараюсь поймать его на слове, в чем-то уличить? К чему? Да еще так банально, по-мальчишески…» — Потом он решил, что так даже лучше. Если они помирятся, Джеордже моментально забудет о нем.

За окном вагона замелькали облупленные домишки городских окраин. Суслэнеску ерзал на месте, грыз ногти и чувствовал себя никчемным и противным.

Поезд уже остановился у разрушенного перрона. Разношерстная толпа, крича и толкаясь, как после крушения, кинулась из вагонов, а Суслэнеску все не мог придумать, что он скажет Джеордже при прощании, чтобы хотя бы на один короткий миг восстановить неустойчивое равновесие последних дней.

Джеордже помог ему достать с полки чемоданы, хотя это было нелегко сделать с одной рукой и они чуть не повалились ему на голову. Суслэнеску вспомнил, что за все время пребывания в деревне, он ни разу не открыл чемодана с книгами. Подождав, пока освободится вагон, они вышли на перрон. Худой, как скелет, носильщик отнес вещи на площадь, где среди покрытых ржавчиной остовов танков и орудий шумел черный рынок, сбегал за пролеткой и запросил за услуги баснословные деньги, которые им пришлось уплатить.

— Я пойду пешком, — сказал, глядя в сторону, Джеордже.

У Суслэнеску навернулись на глаза слезы.

— Простите меня. Я в самом деле никогда не пойму… потому что скоро умру, — проговорил он, прыгнул в пролетку и закричал извозчику пронзительным, по-детски топким голосом: — Поехали! Быстро!

Джеордже поднял чемодан, набитый всякой снедью для Дана, и медленно зашагал к городу. Спешить ему было некуда. Он решил попасть в гимназию к концу уроков, чтобы увести с собой сына. В пять часов в уездном комитете партии его ждал Журка, с которым Джеордже договорился по телефону. Журка считал, что Паппа и Спинанциу следует отдать под суд, как подстрекателей и вдохновителей преступления в Лунке. Вначале это пришлось Джеордже не по душе, но потом он подумал, что убийцы должны получить по заслугам, и на этом успокоился. Джеордже собирался также поговорить с Журкой о земле. Но сейчас ему ни о чем не хотелось думать — все заслонило желание поскорее встретиться с Даном. Он оставил сына неуклюжим, застенчивым подростком, а когда вернулся с фронта, пробыл с Даном каких-нибудь полдня среди обычной в таких случаях суматохи, когда каждый стремится в нескольких словах рассказать обо всем, что произошло с ним за долгие годы разлуки.