Наталия Миронина - Босиком по краю моря [litres]

Суржиков был внимательным наблюдателем. Поэтому он уловил этот покой, угадал это счастье. Но самое главное, что он в этой женщине сразу узнал свою бывшую студентку и свою бывшую любовницу. «Как же она хороша, – подумал он, – всегда была красивой, а теперь расцвела. Ну да – ребенок же… Так бывает… – Теперь Вадим Леонидович присмотрелся к ребенку. – Ну, ребенок как ребенок… Измазан в чем-то, ногами дрыгает… Чай на себя пролил… Хотя лет мало… года три, не больше…» – подумал Суржиков.

И тут он оцепенел. «Сейчас две тысячи двадцатый. Расстались мы… Когда же она перестала отвечать на звонки и письма? В конце шестнадцатого… Нет, в семнадцатом… Неважно, если она говорила правду, то ребенок должен был родиться в семнадцатом году, сейчас ему три года или около того… Значит…» – Суржиков пытался все подсчитать. Самое интересное, он не побледнел, не покраснел, его не прошиб пот при такой догадке. Он оставался спокойным наблюдателем. Он еще внимательнее присмотрелся к Боярову – и увидел, что в небрежности одежды проглядывают вальяжность и достаток. Он еще раз оценивающе посмотрел на Женю Пчелинцеву (а это была именно она, но носила уже фамилию мужа – и теперь звалась Евгенией Бояровой) и грубо, по-мужски, оценил ее внешний вид. «Крутая баба стала. Сексуальная!» – подумал он. И еще он понял, что им всем предстоит лететь в одном самолете, а потому, как только объявят посадку, надо смешаться с толпой и занять свое место. «Вот уж этих неловкостей не надо. Захотел Бояров чужого ребенка – это его дело. Я здесь ни при чем. Его выбор. Не говоря уже о Пчелинцевой. В современном мире все равны», – думал Вадим Леонидович. Он не чувствовал ничего – ни вины, ни, уж тем более, угрызений совести. Ему просто не хотелось смущать свой покой житейскими ситуациями.

Посадку объявили очень скоро, и Суржиков воспользовался общей суматохой, быстренько прошел на борт самолета, где стюардесса бизнес-класса устроила его с удобством в последнем ряду. Суржиков порадовался собственной прыти и удаче: «Семья, скорее всего, летит в экономклассе, а потому мы не столкнемся!» Каковы же были его удивление и досада, когда он увидел, что Бояров и Пчелинцева с ребенком на руках усаживаются тут же, только в первом ряду. «Да, ситуация несколько обостряется. Тут сложно остаться незамеченным», – поморщился Суржиков. И тут он обратил внимание, что вокруг Бояровых хлопочет персонал. Им принесли специальную подставку для ребенка, посуду, салфетку, плед в упаковке. А когда все уже были на местах, вкатили небольшую колясочку. Она была необычного вида, с какими-то приспособлениями для ног. Суржиков отвел глаза и предпочел следить за взлетом.

Когда самолет набрал высоту и стюардессы стали разносить горячие салфетки, Суржиков аккуратно высунул голову, чтобы посмотреть, чем заняты Бояровы. Олег, судя по всему, дремал, мальчик спал у него на коленях, Женя негромко беседовала с соседкой через ряд.

– …Уже все позади. Нам сделали операцию. Ножка в норме. Остался реабилитационный период. Вот эта коляска специальная. В ней пока гулять будем. Врачи замечательные…

Собеседница о чем-то спросила Женю, та отвечала:

– Да, врожденный дефект. Так бывает. Очень редко, но случается. И тут все зависит от скорости реагирования. Пока ребенок мал, можно все сделать… Да, мы успели. Спасибо мужу. Он перевернул всю Москву и потом всю Германию. Денег добыл, все организовал… И вот теперь – полный порядок. Можно выдохнуть и просто жить.

– Какое счастье, – воскликнула собеседница, – и какой у вас замечательный муж!

– Это мое сокровище. Как и сын, – улыбнулась Женя и осторожно погладила Боярова по плечу.

Суржиков посмотрел на профиль Пчелинцевой – он так и не смог про себя ее назвать Бояровой. Профиль был точеный. И решительный. Таким он его помнил еще по лекциям на факультете. Суржиков подозвал стюардессу и попросил продать ему бутылку виски.

– Принесите, пожалуйста, стаканчик. И закройте глаза на нарушение правил. У меня исключительная ситуация, – сказал Вадим Леонидович.

Стюардесса в сомнении посмотрела на него, но увидела благообразного господина с тоской в глазах и тихо сказала:

– Я ничего не видела и не знаю.

– Ок, – кивнул Суржиков.

Остаток полета он тихо пил.

Бояровы покинули самолет первыми – им помогал чуть ли не весь персонал. А на поле за ними подъехал специальный микроавтобус. Суржиков наблюдал за всем из иллюминатора. Виски стало анестезией души, а потому никаких эмоций картинка не вызвала.