Игорь Свинаренко - Тайна исповеди

Позже, когда женская плоть из волшебной сказки стала частью повседневной рутины, стала тревожить совсем слабо, я почти освободился от сей пагубной зависимости, от этого живого наркотика, который погубил миллионы людей, но это случилось не потому, что я такой умный, — просто химические реакции в моем туловище замедлились и стали замирать. И я уже мог почти не обращать на них внимания и сам спокойно регулировал дозу. Я выудил из своей подкорки неожиданную картинку.

И вот какую. Упоительные бляди представлялись мне в виде дамских органов в человеческий рост, и к этим штукам приделаны маленькие, как бы детские, ручки и ножки, ну и головка, тоже невзрослая. А внутри женского порноприбора — ядовитый сок, ну, типа, анчар. Кстати, этот парень, который нас просветил насчет анчара, в письме другу написал, что «пизда — род теплой шапки с ушами, голова вся в нее уходит». Шутка ему удалась, я считаю. Я от себя могу только добавить, что пизда — скользкая тема. Во всех смыслах.

Потеря друга подкосила меня. Мне страшно не хватало Димона. Особенно первое время после того, как он исчез. Бросил жизнь. Переместился в другой мир, который, по мне, непременно существует, — иначе куда ж деваются, куда закидываются люди, в которых всё богатство нашего мира, после этой жизни? Ну невозможно ж, чтоб они пропадали бесследно, валились в прорву — иначе зачем тогда всё? «Он вчера не вернулся из боя» — эту песню мы записывали на его магнитофон «Весна», в каком-то 70-м, что ли, году, когда Семеныча занесло к нам на шахту с концертом, это называлось — чёс.

Вот эта наивная вера в то, что можно весь вечер гулять в кабаке, выпить самый дорогой коньяк, сожрать всю белужью икру, отмудохать братву и ментов, трахнуть пару официанток, разбить зеркала и люстры — и спокойно уйти, не заплатив ни даже тыщи? Чтоб тебя не догнали и не размазали бы тебе печень по асфальту? И никуда не запихнули тебе бутылку от шампанского? Впрочем полно людей, которые простодушно верят в такие чудеса, в добрых фей и прочие радости…

Оставшись в холодном космосе один, я без Димона погружался в тоску так глубоко, что выныривать обратно желания не было, и подумывал последовать за ним, пойти той же дорогой, сделать, как он.

Я часто вспоминал поначалу его свежий труп. Теплое, не успевшее остыть тело. Еще как-будто не безнадежно, не безвозвратно мертвое. Димон сколько-то минут казался живым, но на самом деле это было уже — фсё, за гранью.

Я, глядя на эту его как бы настоящую, с виду так и подлинную живость, продолжал надеяться, что он сейчас очнется и вернется к нам, потому что очень этого хотел. И кинулся делать трупу, мертвому парному мясу, искусственное дыхание. Как нас учили в школе на каких-то уроках, где детей готовили к атомной войне. Стал я, значит, делать… Это вот неестественное дыхание. Не замечая, не видя, что на мертвеце успели проступить трупные пятна. (Которых я раньше, впрочем, нигде и никогда не видел и потому распознать не мог.) Я вкачивал в холодеющие легкие теплый воздух, и он выходил обратно с шумом, грудь издавала тихий хрип — ну чем не дыхание! Этот мертвый выдох был (еще) даже немного теплый. Кадаврический поцелуй — из фильма ужасов. Целуя мертвеца. Ладно б еще юную красавицу! Которую я как бы мог оживить, поднять из хрустального гроба, воскресить и дальше, как в сказке, драть с полным правом в хвост и в гриву — но нет! Мужик целует покойника. (Это прям эмблема XXI века.) За что такое наказание?

По пьянке я вообще иногда глубокомысленно думаю: что такое человек? Двуногое без перьев или как там? Кого мы считаем людьми? Взять, к примеру, бомжа, вот он лежит на асфальте, умирает. Кто из нас готов ему сделать это вот так называемое искусственное дыхание? Ну или возьмет его, замерзшего до полусмерти, к себе домой, чтоб тот немного обогрелся и ожил, и выжил? Да никто. Бедно и грязно одетый человек с не таким как у тебя запахом — не считается человеком. Мы оставим его подыхать на улице. Типа мы люди, а он — нет. Кто ж он тогда? Почему мы, бросив его, как бы не человека, думаем, что сами после этого пассивного деликатного убийства остаемся людьми?

… я отпрянул на пару секунд и увидел, что глаза Димона закатились и немного остекленели, как у рыбы на прилавке. Я как-то отстраненно еще наслаждался цветовой гаммой: у трупных пятен — цвет свежей малины! Ну или, прочь от поэзии, цвет свежеочищенного буряка.

Смерть, расставание, бесконечность, одиночество. И верность: теперь Димон больше никогда не предаст меня и не тронет никого из моих любимых людей. Включая женщин.