Игорь Свинаренко - Тайна исповеди

Если б Дуня Смирнова была постарше и у нее уже в те годы завелись бы деньги, она могла б поддерживать меня, юного аутиста, в рамках сегодняшнего ее фонда, я дико люблю, да, благотворительность.

На кой я пошел в спорт, теперь уже не вспомнить точно и достоверно, по прошествии 50 лет. Я почти столько уже блуждаю по жизненной пустыне с тех пор, как ушел из школы, добив ее. Там неволя была вопиющей, ярко выраженной — оттуда и ужасы тюрьмы и армии, откуда ж еще. Кстати, Оруэлл рассказывал, откуда у него ненависть к тоталитаризму: а от школы, в которой его мучили и подавляли. Так-то.

Теперь, когда мои учителя ушли, и директор, этот плантатор, больше не подвергает нас постыдным пыткам, — мозги прочищаются, в них появляется простая картинка жизни — а чего в ней сложного, если не мутить и не нагромождать измышления?

«Идет на медаль» — ну ладно, я и не спорил. Шел, значит, шел — и на этом пути вырулил на финишную прямую. Ни с кем, как обычно, не соревнуясь. Подошли экзамены. Было сочинение. Я бы убивал людей, которые придумывают темы. Катерина как луч света в темном царстве. Природа в произведениях М. Ю. Лермонтова. И Пушкина тоже. Образ Ленина в стихах Маяковского. Образы купцов у не-Николая Островского. Нет, я не всех бы придумщиков убил сразу, а сперва б их заставил самих написать эти мудовые сочинения, все до одного, и выставил бы им оценки по справедливости — но после б таки убил. И это не призыв к экстремизму, тех умников уж вряд ли можно убить, по той же причине, по которой Канта нельзя законопатить на Соловки.

Сочинение я, значит, написал, как мог, ну и пошел себе домой. На другой день завуч подошла ко мне сияющая и сообщила, что у меня пятерка, а иного она и не ожидала. Я пожал плечами, но всё ж вежливо поблагодарил за хорошую новость. Думал, что это — перевернутая страница! Однако на третий день (сдвинув плиту) она пришла ко мне домой, я открыл дверь и отметил, что лица на ней нет. Она была сурова, как пойманная фашистами партизанка из сочинения по «Молодой гвардии» Фадеева, нас же возили на экскурсию в Краснодон и там грузили по полной. Завуч прошла на кухню, где простой народ принимает гостей, за неимением гостиных и гербовой бумаги, и тяжело села там на деревянную, крашенную в коричневое табуретку. Дед побежал надевать брюки и рубашку, а то ж он был, по своему обыкновению, в пижамных штанах и в майке-алкоголичке. Бабка метнулась к шкафчику за валидолом, спасать жизнь учителке. Та, держась за сердце, сделала траурное сообщение: РОНО не подтвердило мою пятерку и поставило за сочинение — честно сказать, уж не помню, что я там накорябал и про кого — четверку.

— Ну и ниче страшного, — сказал я наплевательским тоном. — Вы чай будете?

— Как — ниче страшного? На кону честь школы!

Она рассказала, что там были сплетены какие-то интриги, заговор моих доброжелателей удался, и вот в итоге мне выпал, точней вырван роскошный шанс, счастливый билет, как бывает лишний билетик на премьеру, и я прям щас сяду и перепишу сочинение, с учетом пожеланий вышестоящих товарищей. Бланки с печатями у нее с собой. Вперед к победе! Со второй попытки я сдам на «отлично»!

— Да зачем же нам это — подделывать документы? Жульничать? Оно мне надо?

Учителка чуть не зарыдала в ответ на такое:

— Так честь же школы, многолетние усилия, заслуженная награда за неимоверные труды!

И что-то еще в таком совецком духе. Я не сдавался. Дед, уже одетый, пошел еще и обуваться. Когда он наклонился над ботинками, лицо его совсем густо побагровело, он вообще был склонен к апоплексическому удару, все это знали, тем и кончилось в конце концов, но, к щастью, через годы, не в тот вечер.

— Ты куда на ночь глядя?

— Как куда? На центральный телеграф, отобью родителям твоим срочную телеграмму.

— Да ладно! Вот про эту ерунду, про сочинение — телеграмму?

— Ну почему же про ерунду. Я им отобью вот что: «С внуком страшное несчастье срочно приезжайте воскл».

— Какое такое несчастье?

— Ну вот же. Ты задумал ужасное. И учительницу не слушаешь. Учительницу!

Ему, старому солдату и старому пролетарию, все люди, которые работали «в чистом», казались важными. Сам он такого и не пробовал. Вкалывал всегда в спецовке.

И тут он тяжело сел и схватился, натурально, за сердце.

— Бабушка, — захрипел он, — где мой нитроглицерин…

Она отбросила в сторону валидол, который не понадобился учителке, — и в три секунды, тренированная же, битая жизнью — подала требуемое.

— Никуда ты не поедешь. Ложись на диван и карауль этого бандита, а я сама сгоняю на телеграф.