Алиса Ханцис - И вянут розы в зной январский

Сейчас он скажет это, подумала Делия, похолодев. «Где вы были, когда мне самому нужна была поддержка?». Он скажет это – и будет прав. Но в кабинете воцарилась тишина.

Делия сглотнула комок. Кресло напротив грозно чернело, и перед ним, как перед тучей, чреватой молниями, нельзя было давать волю чувствам. Либо беги прочь, либо уж выпрямляйся во весь рост и встречай смерть достойно. Но в этот миг мучительница-память подсунула ей картинку: они с Джеффри стоят друг перед другом, разделенные узким прилавком; она расстроена чьей-то невинной стародавней ложью, и певучий голос, льющийся сверху, утешает ее. Какими сладкими, оказывается, были те слезы.

– Ну вот опять, – раздалось с другого конца стола, и Делия, уловив в его тоне досаду, поспешила взять себя в руки.

– Я не буду. Простите.

Он помолчал, глядя в темное окно, затем произнес спокойно, по-будничному:

– Вы все еще живете с Ванессой?

– Да, мы снимаем комнату здесь, в городе.

– Как она? Где работает?

– Устроилась недавно художником в мебельную мастерскую.

– А ваша сестра?

– У нее все хорошо.

Делия перевела дух. По крайней мере, он не гонит ее, и можно, не таясь, любоваться его хищной красотой, горьковатой, как крепкий чай; не думать о том, что было и что будет, а просто ловить момент, словно он последний.

– Давно вы в Мельбурне? – спросила она.

– Три месяца.

Так долго! А Ванесса не обмолвилась и словом. Хотя, быть может, она и сама не знала – или не хотела знать.

– И вам уже скоро возвращаться?

– В Аделаиду? Ну уж нет. Сыт по горло.

– Будете работать здесь вместе с братом? – обрадовалась Делия.

– Боже упаси: нас нельзя запирать в одной клетке. Да и лондонский магазин будет стоять без присмотра. Придется мне взять его на себя – надеюсь, ненадолго.

– Вы едете в Лондон?..

Он кивнул. Надежда, едва успев затеплиться, стала гаснуть. Лондон – это ведь не Аделаида, куда можно доехать на поезде за ночь. Это край земли!

– И… скоро?

– В феврале. Дождусь брата, повидаюсь с ним – много времени не нужно.

Тошнотой подступило отчаянье, и Делия, не в силах справиться с ним, поднесла руку к виску. Зачем она пришла сюда? Увидеть его – и тут же снова потерять?

– А можно мне с вами?

Выпалив эти слова, она ощутила, что краснеет. Влюбленная дурочка, забывшая всякий стыд! Не она ли дала себе клятву не выходить замуж и не бросать Ванессу? Окунув взгляд в тусклое зеркало столешницы, она раскаянно ждала ответа; и лишь сообразив, что его нет слишком долго, осмелилась поднять голову. Джеффри сидел, отвернувшись к окну, и в его позе больше не было привычной расслабленности.

– Я еду не один, – произнес он наконец.

Еще ни разу в жизни ему не было так тяжело говорить.

Бывают слова, которые невыносимо слышать. «Шансов почти нет». «Мы сделали все возможное». Тут ты не властен, и только временем спасаешься. Временем и жизнелюбием. Но говорить слова – легко. Правда или ложь, мед или яд – все выходило у него без усилий. А теперь рот был полон ножей.

– Так, значит, вы… – звеняще натянулось на той стороне стола и лопнуло, не выдержав напряжения.

– Еще нет, – сказал Джеффри, по-прежнему не глядя на нее.

– Когда?..

– Пока не знаю. Зимой, наверное. То есть, там это будет лето.

И – будто задули свечу – все стихло: ни слова, ни всхлипа; даже дыхания не было слышно. Он заставил себя посмотреть на нее, и по спине пробежал холодок от ее застывшего взгляда.

– Будь счастлив, – прошелестело сухо, колюче, как опавшая листва; и, медленно поднявшись, Делия направилась к двери.

Страх выдернул его из кресла, заставил настичь, поймать, сжать в ладонях побелевшее лицо.

– Смотри на меня! О чем ты подумала? Не смей, слышишь? Живи! – Он встряхнул ее, превозмогая желание отхлестать, как безумную, по щекам. – Я скоро вернусь. Я знаю своего брата: он не выдержит здесь долго. А я не выдержу там. Год-полтора, не больше. Ты дождешься меня?

Он прижал ее голову к себе, с такой силой, будто хотел унести в груди ее всю, а не один лишь образ; и она, сдавшись, поверила – словам ли, сердцу? – и только теперь облегченно расплакалась. Руки цепко обняли его – так хватается тонущий за своего спасателя, невольно толкая его ко дну. Джеффри ясно видел это дно: страдание той, кому он обязан был покоем в эти два года; страдание Делии, которая с его отъездом начнет лелеять в себе новые надежды; а для него самого – необходимость сделать, рано или поздно, тяжелый выбор. Но сейчас он был готов на что угодно, лишь бы выбросить Делию на берег.