Матс Страндберг - Последняя комета

«Между нами все закончилось бы рано или поздно, но сейчас он помнит только хорошее…» – написала Тильда Люсинде.

Так ли это?

Когда мы с Тильдой еще были вместе, порой создавалось ощущение, будто она о чем-то мне не рассказывала. Что-то во взгляде. Незаконченные фразы.

Она знала меня лучше всех в целом мире. Но написала, что у нее хватало тайн от нас с Люсиндой еще задолго до Фоксуорт.

Страшно подумать, что мы можем найти в результате наших поисков. Интересно, есть ли среди этого вещи, способные заставить меня переоценить все наши отношения, разрушить мои приятные воспоминания?

«Той Тильды, которая хотела быть с тобой… больше не существует. Ее, наверное, вообще нет».

Почему я не воспринял это всерьез? Готов был горы свернуть, лишь бы вернуть Тильду. Но пропускал ее слова мимо ушей.

Такое впечатление, словно Фоксуорт, подобно лучу прожектора, высвечивает все, что мы делаем, лишь бы пережить нашу любовь. У меня нет никакого права злиться на Стину за ее ультиматум Джудетт. Ей пришлось пойти на это, чтобы выжить.

Ветер гудит в дверной щели. Листочки бумаги шевелятся на асфальте.

Поблизости нет никаких фонарей. Интересно, Тильда пришла сюда на встречу с кем-то? Или ее привезли уже мертвой?

Если бы она попыталась позвать на помощь, никто не поспешил бы к ней. В ту ночь на улицах хватало криков.

Смогу ли я услышать ее сейчас? Если слушать по-настоящему?

Когда я отвозил Стину на работу, она сказала, что мне надо попробовать пообщаться с Тильдой.

Когда думаю об этом, сердце начинает биться быстрее.

– Тильда, – говорю я.

Ее имя звучит несколько иначе в моих устах. Как будто смерть каким-то образом его изменила.

Я вздрагиваю. Зажмуриваюсь.

– Тильда, если ты меня слышишь, то знай, я думаю о тебе. И мне не хватает тебя. Очень сильно.

Никакого ответа. Я чувствую себя по-дурацки, но стараюсь продолжать.

– Мы с Люсиндой попробуем выяснить, кто тебя здесь оставил. Она тоже скучает по тебе. Если ты каким-то образом можешь нам помочь, попытайся, пожалуйста.

Я вздрагиваю от стука в оконное стекло. Люсинда стоит снаружи от машины, мимикой показывает «извини». У нее белокурые волосы с челкой, точно как на фотографиях в комнате Тильды. Через пару секунд я понимаю, что это парик.

Она видела, как я сидел здесь и разговаривал сам с собой?

Вылезая из автомобиля, я накидываю на голову капюшон, чтобы защититься от ветра.

– Извини, что испугала, – говорит Люсинда.

В ее солнечных очках отражается мой собственный силуэт на фоне неба. Мне хочется обнять ее, но она должна сделать первый шаг. Не делает.

– Спасибо, что рассказала все Марии, – говорю я.

– Тебе незачем благодарить меня. Так сделал бы каждый.

– Нет, вовсе нет.

Она улыбается. Но что-то в ее лице мне не нравится.

– Все нормально? – спрашиваю я.

– Не знаю. Как-то смешно верить, что мы сможем это сделать. Даже если мы найдем убийцу, почему он должен будет признаться?

Я подавляю желание попытаться ее переубедить. Мне не хочется, чтобы Люсинда участвовала вопреки своей воле.

Для меня лучше, если к ней вернется желание.

– Я не знаю, смешно ли это, – говорю я. – Знаю только, что должен попробовать. А убийца, может, и захочет признаться.

Люсинда смахивает локон парика со своего лица. Ее явно одолевают сомнения. Но она меня слушает.

– Если верить Стине, те, кто приходят сейчас в церковь, жаждут выговориться, – продолжаю я. – По ее словам люди знают, что скоро умрут, и хотят рассказать свои тайны.

– У меня никогда не возникало такого желания. Я не рвалась ни с кем разговаривать, – возражает Люсинда.

Я не знаю, как мне ответить. Она тоже долго молчит.

– Будем надеяться, что тот, кого мы ищем, не похож на меня, – говорит она погодя и смотрит на горы цветов и посланий. – Ты взял что-нибудь с собой?

– Я даже не подумал об этом. А надо было?

Она решительно качает головой:

– Тильда пролежала здесь мертвой несколько дней. Это последнее место, где я хотела бы возложить цветы.

Я отслеживаю ее взгляд. Думаю о том, каким холодным и мокрым, вероятно, был асфальт той ночью. Люсинда права.

– Хорошо, – вздыхает она. – Итак, за дело.

Мы бок о бок идем через парковку. Я поднимаю один из листков. Текст на нем уже невозможно прочитать. Дождь размыл чернила, превратил их в пятно цвета грозового неба, а потом оно высохло снова. Я отпускаю бумажку, и ветер подхватывает ее. Мы идем дальше. Осколки стекла блестят в солнечных лучах, вокруг валяются пустые бутылки. Окурки повсюду, как будто здесь проходил какой-то праздник. Листья засохших букетов тихо шелестят на ветру.