Матс Страндберг - Последняя комета

Мне кажется, что полиция в эти дни не знает, как им во многих случаях вообще действовать. Старые правила больше не работают, и слишком много всего происходит. Ночью несколько девочек возраста Миранды выпустили всех лошадей из конюшни, чтобы они смогли побегать на воле, пока мир не погибнет. Сейчас бедные животные в панике носятся по улицам в центре, и на государственной автостраде произошло несколько аварий.

Нам с Симоном самим надо найти того, кто убил Тильду. И, просматривая комментарии к моему посту, я также убеждаюсь, что для него это единственный способ доказать свою невиновность.

Больше пока писать не могу. Совсем нет сил.

Я просыпаюсь еще до сигнала будильника и сразу чувствую какое-то изменение в своем теле. Уже почти забытое ощущение легкости. Я поднимаю телефон с пола. Через час мне надо встретиться с Люсиндой у стекольной фабрики. Ночью она прислала сообщение:

«Получила ответ от Каролин. Она больше не верит, что это сделал ты».

Я улыбаюсь. Пишу, что мы скоро увидимся. Снова ее благодарю.

Юханнес ответил на письмо, которое я отправил ему вчера:

«Черт. Как я рад. Приезжай сюда, отпразднуем!!!»

Я пишу, что хотел бы, но не могу. Потом встаю с кровати и натягиваю на себя джинсы и футболку, которая валялась на стуле у письменного стола.

У меня сейчас больше энергии, чем было за все лето. И не нервной, просто гуляющей по всему телу, а полезной, которую можно использовать.

Именно такое ощущение возникает, если у тебя есть цель. И все благодаря Люсинде.

Когда я выхожу на кухню, там за столом сидит Эмма и мешает чай в чашке.

– Черт, как я поспал, – говорю я. – Задрыхал уже около одиннадцати.

– Наверно, тебе нужно было отдохнуть.

– Согласен.

Моя сестра поднимает ложку. Она наполнена сыром, расплавившимся в теплой воде. Она сует ее в рот. Не успевает даже проглотить, прежде чем отрезает себе новый ломтик сыра, сворачивает его в прямоугольник и опускает на ложке в чашку. Я наклоняюсь над столом. Молочного цвета чай пахнет ароматно и вкусно. Жирные пятна плавают на поверхности.

– Выглядит просто мерзко, – констатирую я.

– Попробуй.

– Нет, спасибо.

– Это плавленый сыр, – говорит Эмма таким тоном, словно никакого другого аргумента не требуется.

Я делаю себе чашку чая, намазываю несколько бутербродов и сажусь за стол.

– Я слышала, что ты и Стина помирились вчера вечером, – говорит Эмма.

– Они дома? – спрашиваю я и киваю на дверь спальни.

– Мама только ушла на работу. Я думаю, Джудетт снова заснула. – Эмма наклоняется над столом. – Ты пропустил третью мировую войну утром.

Я дую в свою чашку, пытаясь охладить чай:

– Из-за чего они теперь ругались?

Эмма засовывает ложку в рот, стучит ею по передним зубам:

– Ты видел, что Мария сегодня утром написала о тебе на странице полиции в Facebook?

– Нет, – говорю я и беру мой телефон.

– По мнению Стины, она могла бы сделать больше, – говорит Эмма, пока я ищу нужный пост.

«Полиция хочет напомнить, что в деле о 17-летней девушке, найденной мертвой в районе Норра Портен, нет никаких реальных подозреваемых и никаких улик, способных подкрепить ту или иную версию. Распространение слухов может нанести большой вред как семье жертвы, так и невинно обвиняемым и вдобавок затруднить расследование».

Я смотрю на казенные слова. Пост получил уже более сорока комментариев.

– С тобой все нормально, Симон? У тебя есть с кем поговорить обо всем этом?

Я пытаюсь отпить чай, но он обжигает мне язык, и с моих губ срывается ругательство.

– Ты же знаешь, что всегда можешь поговорить со мной? – продолжает Эмма.

– Конечно.

– Тебе станет тяжко, если ни с кем не поговорить.

Я снова дую на чай. Моя сестра, которой каким-то образом удалось убедить себя, что Судный день никак не повлияет на находящегося в ее животе ребенка, переживает из-за такой ерунды.

Я делаю глоток и начинаю читать комментарии. Несколько человек, похоже, на моей стороне.

– Маме не так легко зависеть от Марии, – говорит Эмма. – Я думаю, она все еще чувствует себя обманутой.

Я как раз собираюсь спросить, что она имеет в виду, когда мне на глаза попадается один из последних комментариев.

«Само собой, полиция так говорит. Удобно, наверно, когда там работает подружка-лесбиянка твоей мамочки».

Его тоже успели прокомментировать:

«А я бы хотел, чтоб эта парочка надела наручники на меня».

Я отрываю взгляд от телефона.