Эмма Донохью - Притяжение звезд

– Я вижу головку, миссис Гарретт!

Она всхлипнула, и головка исчезла.

– Не надо сейчас тужиться, – предупредила я, – просто дышите, коротко и легко. Как будто задуваете свечи.

Ее промежность набухла и покраснела. Если головка появится слишком рано, то мышцы таза при очередном сокращении могут так сильно на нее надавить, что череп младенца треснет. Я могла нажать на нее снизу, но это создало бы дополнительное давление на тонкую кожу. И я сделала то, чему меня научила сестра Финниган: приложила нижнюю часть правой ладони к анусу Делии Гарретт и подтолкнула невидимую головку вперед, а левой рукой, словно змеей, обвила ее бедро и приблизила ладонь к ее ягодицам, приготовившись ловить…

– Давайте!

Она стала тужиться, и так забилась в моих руках, что я испугалась, как бы она не сломала мне запястья.

Снова увидев макушку в нескольких дюймах от своего лица, я тремя пальцами левой ладони попыталась ухватить покрытый скользким пушком череп и потянуть его наружу.

Делия Гарретт издала отчаянный вопль, словно ее грызли волки. Она била пятками в перекладину кровати.

Я услышала позади топот. Но это была всего лишь Брайди. Увидев Делию Гарретт со свисающей с кровати головой, она так и ахнула.

Темная кочка опять скрылась из вида, всосанная лиловой трясиной. Я постаралась говорить ровным голосом:

– Где доктор Маколифф?

– Прошу прощения, у него медвежья болезнь. Они меня туда не пустили, но послали к нему человека передать вашу просьбу.

Я на секунду закрыла глаза. И заверила себя, что сама прекрасно смогу принять младенца. Легкая рука .

Я стала дожидаться новой паузы между схватками. Выставив вперед правую ладонь, согнув пальцы левой, я была готова в любую секунду схватить головку, скользкую, как омытый дождем голыш на склоне горы.

– И теперь изо всех сил, миссис Гарретт…

– Ааа! – На виске у нее вздулась голубая вена. Делия Гарретт была как ключ, застрявший в замке: раз лязгнул, два лязгнул – и вдруг повернулся…

Она закричала. Забилась и – выплеснула из себя мокрый кулек. Кровь струилась у меня между пальцев. Не только головка появилась, но и ребенок целиком выскочил на простыню.

– Великолепно! – воскликнула я.

Но губы у младенца были темно-вишневого цвета. На коже виднелись синяки, а сама кожа местами шелушилась, точно обожженная солнцем, хотя она еще никогда не видела света. Девочка. Крошечная мертвая девочка.

Я завернула ее в одеяльце для новорожденных. Слишком крупная голова для столь тщедушного тельца. На всякий случай – а вдруг ошиблась? – я похлопала ее по спине.

И подождала.

Мне очень не хотелось этого делать, но все же я еще раз шлепнула ребенка Делии Гарретт.

Потом погладила шелушащуюся кожу. Широкое личико, изящно очерченные веки.

Брайди глядела на безжизненное существо в моих руках.

– А почему он такой…

– Мертвая , – произнесла я беззвучно.

Ее лицо словно захлопнулось.

На средней кровати Мэри О’Рахилли привстала на локте, глядя на нас перепуганным взглядом. Она все поняла по выражению наших лиц и отвернулась, зайдясь в мучительном кашле.

– Дай миссис Гарретт ингалятор, Брайди.

Делия Гарретт сделала несколько свистящих вдохов. Мои губы молча задвигались: «Матерь Божья, прими это спящее дитя».

Потом я завернула младенца в пеленку и попросила Брайди принести мне таз. Положила туда спеленатое тельце.

– А теперь, пожалуйста, чистую пеленку.

Я накрыла таз пеленкой. Мои глаза подернулась влагой. Я вытерла их пальцами.

В тесной комнатушке стало нестерпимо тихо. Делия Гарретт, обмякнув, обессилев от схваток, лежала с закрытыми глазами. Я прощупала ей пульс. Не учащенный. Ну, хоть это хорошо.

Она шевельнулась.

– Девочка?

Я собрала волю в кулак.

– Боюсь, мне придется вам сообщить, миссис Гарретт, что она родилась… спящей.

Мать, похоже, не поняла меня.

Тогда я четко произнесла:

– Мертворожденный младенец. Я очень сочувствую вашей утрате.

Делия Гарретт закашлялась так, словно поперхнулась камешком, и зарыдала.

Брайди гладила ее по плечу, по влажным волосам и шептала:

– Шшш… шшш…

Ее поведение нарушало регламент больницы, но она проявила такую инстинктивную нежность, что я ни слова не сказала.

Я перевязала хирургической ниткой торчавшую на два дюйма из животика младенца ярко-голубую пуповину, словно это был живой ребенок. Другой ниткой перевязала вспухшие половые губы Делии Гарретт. И наконец, отмерив от живота младенца полдюйма, отрезала скользкую упругую пуповину.