Эмма Донохью - Притяжение звезд

После чего взяла в руки таз.

– Миссис Гарретт, – прошептала Брайди, – не хотите взглянуть на вашу дочь?

Я замерла. Меня учили уносить мертвого ребенка как можно скорее и затем убеждать мать побыстрее забыть о ее утрате.

Делия Гарретт зажмурилась и помотала головой. По ее щекам текли слезы. Я унесла накрытый пеленкой таз и поставила его на рабочий стол.

– Брайди, помоги ей, пожалуйста, занять правильное положение в кровати.

В палате стояла гробовая тишина. Я осмотрела других пациенток. Мэри О’Рахилли на соседней койке лежала неподвижно, как статуя, но, судя по тому, как она обхватила себя руками, у нее начались схватки.

– Миссис О’Рахилли, вы в порядке?

Не глядя на меня, она кивнула, словно была смущена тем, что оказалась свидетельницей трагедии другой роженицы. Но ведь в родильном отделении это обычное дело: роженицы всегда лежат, теснясь друг к другу, как монпансье в жестянке, и радость здесь всегда соседствует с печалью…

На кровати у стены Айта Нунен, похоже, все еще спала.

– Миссис Гарретт, мы ждем, когда выйдет послед, поэтому лежите на спине.

Глядя на выражение лица Брайди, я поняла, что она никогда о таком не слышала.

Я вполголоса пояснила:

– Это крупный орган на конце пуповины, благодаря которому ребенок оставался живым.

(Пока жизнь его не покинула.)

Торчавшая из чрева Делии Гарретт пуповина напоминала водоросль, выброшенную прибоем на морской берег. Я слегка прижала ее, наложив стерильную салфетку на разорванную промежность.

Брайди продолжала что-то мурлыкать и гладить безутешную мать, словно та была раненой собакой.

Если верить моим часам, прошло минут пятнадцать. И все эти пятнадцать минут белая салфетка становилась все краснее, а Делия Гарретт, не переставая, плакала. Пятнадцать минут я нажимала на ее живот, чтобы матка сократилась и извергла теперь уже бесполезную плоть. Никто в нашей тесной палате не произнес ни слова. Плацента не выходила из чрева, и матка не сокращалась, не отвердевала и вообще никоим образом не становилась более подвижной. А кровотечение у Делии Гарретт лишь усиливалось.

Но после рождения мертвого младенца нам было предписано ждать еще час. Даже два, если роженице давали хлороформ, который мог замедлить отделение плаценты.

– А вы не можете выдернуть этот канатик? – прошептала Брайди.

Я покачала головой.

И не стала ей говорить, что так можно разорвать матку или даже выдернуть ее целиком. Я видела, как однажды такое произошло с измученной многими беременностями бабушкой сорока семи лет, хотя принимавшая роды сестра Финниган была предельно осторожна, и, всякий раз вспоминая тот случай, я боялась, что меня вырвет.

Локоны Делии Гарретт разметались по подушке. Я приложила тыльную сторону ладони к ее лбу удостовериться, что у нее нет жара. Дай природе всего один час , напомнила я себе.

Но у меня было нехорошее предчувствие. В лучшем случае плацента осталась во чреве, а в худшем – приросла к внутренней стенке. Делия Гарретт и так слишком ослабла из-за инфлюэнцы, и чем дольше послед оставался в ней, тем больше шансов у нее было подхватить еще какую-то инфекцию.

Мне надо было дожидаться доктора Маколиффа. Или снова послать туда Брайди, наказав ей без него не возвращаться.

Хотя что мог этот желторотый птенец знать о женском организме?

По простыне быстро расползалось теплое алое пятно. О боже! Наверное, это вышел обрывок последа, из-за чего немало матерей умерло после родов.

Я сильно надавила на ее живот, чтобы помочь плаценте выйти, и буквально сжимала его, как лимон.

– Давайте, миссис Гарретт, тужьтесь как следует…

И тут из нее вышла вся пуповина с блином на конце – темно-багровым куском плоти.

– Ну вот!

Но моя радость тут же улетучилась, когда я увидела то, чего боялась: половина последа отсутствовала.

А кровь бурно изливалась на простыню, впитываясь в ткань.

Акушерка никогда не рискнет удалять плаценту вручную – только если не дали результата все прочие методы остановки кровотечения и если рядом не оказалось врача, который мог бы проделать эту процедуру. Меня учили в таких случаях сначала прибегнуть к горячему внутриматочному спринцеванию, но я оказалась в безвыходном положении: на это у меня не было времени, и, стоило мне помедлить еще хоть немного, Делия Гарретт могла умереть от потери крови.

Подойдя к раковине, я принялась так рьяно драить руки, что впившиеся в ладони ногти оставили красные полумесяцы, а карболка буквально жгла кожу. Я чуяла, что смерть с косой стоит за дверью палаты. Она уже забрала младенческую жизнь, так что мы даже не успели это осознать, и не ушла, а отплясывала зловещий танец, сжимая свой череп, точно репу, в костлявых пальцах. Я смыла с рук мыльную пену и натянула резиновые перчатки.