Владимир Мазурин - Дурные деньги

— Вот, — прокричал, приблизившись к Федору, председатель, — корреспондента к тебе привез. Из областной газеты. Написать про тебя хочет.

Федор еще раз глянул на чистенького, наглаженного и причесанного корреспондента и прокричал в ответ:

— А чего про меня писать-то?

— Как чего? Ты сейчас на самом ответственном участке. На передовой, можно сказать.

Федор промолчал, не хотелось ему возражать, спорить — голос можно сорвать.

Дизель таранил утреннюю тишину, отбрасывал ее далеко куда-то, за самый, казалось, горизонт, студенты на лугу за речкой Марьей не спеша похаживали с вилами и граблями в руках. Все трое какое-то время молчали, потом председатель — мужчина представительный, видный собой, в колхоз его из района прислали — прокричал в ухо Федору:

— Ну, я поеду! А ты ему, — председатель кивнул в сторону корреспондента, — расскажешь, что и как.

Думая о своем, Федор ничего не ответил, и получилось, что он вроде бы согласился, хотя говорить с корреспондентом у него не было никакой охоты. Но раз надо, значит надо. И он повернулся к представителю областной газеты, который растерянно оглядывался вокруг, и растерянность его смягчила Федора. Чтобы разговаривать нормально, нужно было отойти от работающего дизеля, иначе через десять минут охрипнешь или сорвешь голос. Федор указал в сторону продолговатого деревянного строения метрах в двухстах от пруда — это был сарай для хранения сена.

— Отойдем туда вон. На бревнышках посидим.

«Бревнышки» эти были завезены для ремонта сарая, но вовремя ремонт не сделали, а теперь было уже поздно заниматься им.

Они уселись на некотором расстоянии друг от друга, корреспондент достал из кармана блокнот и карандаш.

— Сначала мы на вас объективочку заполним…

Федор не понял, пришлось корреспонденту разъяснить, что объективка — вещь вполне безобидная: фамилия, имя и отчество, год и место рождения, то есть самые общие биографические сведения. Спрашивая, корреспондент словно бы чего-то стеснялся, держался не то чтобы робко, а как-то извинительно, неуверенно. Глаза его как будто боялись встречаться со взглядом собеседника, была в них некая напуганность, которую Федор истолковал по-своему: «Начальства, чай, много, и каждый небось свое требует». В нем даже сочувствие колыхнулось, и тон он взял терпеливый, спокойный — все-таки издалека человек приехал, уважение ему, Федору, оказал.

— А теперь расскажите, как вы свой рабочий день строите, — попросил корреспондент.

— Как строю? — переспросил Федор. — Обыкновенно — как же еще? Встаю в пять. Пока соберешься, позавтракаешь, то да се… Потом обхожу будки — вон они стоят возле леска — включаю насосы. Они воду в пруд из-под земли качают. Много ее, воды, надобно, установка-то целый день почти без перерыва действует. Ну, а я чего? Да ничего! Дизель запущу и посиживаю. Вода-то льется! Когда время приспеет, поливные трубы передвигаю, на них моторы установлены для этого. Передвинешь — и снова посиживаешь. Скамейку у меня видел, чай…

Федор достал из кармана пачку «Примы» и закурил, опасливо подставляя под сигарету ладонь: не дай бог искорку хотя бы заронить — сено рядом.

— Не куришь? — спросил корреспондента.

— Нет, спасибо.

— Я бы с вашей работой, — посочувствовал Федор, — не утерпел. Умственная больно. Я и то вон, когда о чем-нибудь задумаешься, без сигареты не могу.

— Бросил я, — смущенно, словно оправдываясь, пояснил корреспондент. — Врачи запретили.

— Вона что! Работа, чай, нервная?

— Нервная, очень даже нервная, — обрадовался сочувствию корреспондент.

— И отойти небось никуда нельзя. Стаканчик, другой пропустить для успокоения нервной системы…

— Мне никак нельзя, — вздохнул корреспондент. — Слабоват я на спиртное. С одного глотка голова у меня кружится.

— Глядя на тебя, и не подумаешь… — Федор глубоко затянулся, заплевал окурок и отбросил его на дорогу. — Наружный-то вид у тебя… внушает…

Корреспондент сидел, опустив плечи, и наружный вид у него, увы, не «внушал».

— Видимость одна, — сказал он тихо. — Вот говорят, что внешность обманчива. Так оно и есть на самом деле.

— А мы, бывает, вашему брату завидуем. Бумажная работа, она чистая и, со стороны поглядеть, нетяжелая.

— Это только со стороны. В кино нас чаще всего так показывают, что тошно становится. Там журналисты-то непонятно чем занимаются. В остроумии состязаются да походя разные проблемы решают, подлецов на чистую воду выводят. А тут у тебя под боком такой подлец сидит… Не киношный, а взаправдашний, настоящий. Иной раз подумаешь: как только земля его носит? И ничего с ним поделать нельзя… Тех, кто нас изображает, пару бы откликов заставить организовать. Или авторский материал подготовить от человека, который двух слов связать не может…