Владимир Мазурин - Дурные деньги

Жена спасалась от жары в сенях — в них было попрохладнее, чем в избе. Она лежала прямо на полу, подстелив под себя какую-то рухлядь, и дремала. В колхозе она за всю жизнь не рабатывала, а была, с тех пор как вошла в трудовой возраст, вышивальщицей-надомницей от артели, расположенной в райцентре. На лето, правда, всех надомниц снимали на сельхозработы, но жена обзавелась какой-то справкой, запрещавшей ей тяжелые физические нагрузки, и просто-напросто занималась личным хозяйством — скотиной и огородом. Правда, оно требовало и нагрузок, и времени на него уходило немало, но ведь свое оно, кровное, и справкой от него не отгородишься. Тут так: или тяни безропотно на себе этот воз, или продавай скотину. А как без нее, если на молоке Федор вырос и всю жизнь им питался? «Нет, — сказал он жене, — покамест силы есть, будем держать скотину». И потом, если уж честно, не больно верил он всяким справкам, потому что был убежден: все болезни от безделья, от сидячей жизни. Так и жене сказал. Она, как обычно, промолчала, но хозяйство, грех жаловаться, вела исправно…

Федор постоял над посапывающей женой, размышляя, будить ее или нет. В конце концов решил разбудить — не барыня. Он подтолкнул ее ногой в бок, жена приподняла с подушки заспанную косматую голову.

— Чего тебе?

— Чего-чего… — грубо ответил ей Федор. — Деньги принес, вот чего!

И он кинул их прямо на подушку — тридцать четыре красненьких десятки и одну зелененькую трешницу. Бумажки разлетелись по полу, по подушке. Жена словно бы обеспамятела, а может, после сна не могла никак прийти в себя. Некоторое время она тупо смотрела на рассыпавшиеся по подушке, по полу деньги, затем неторопливо принялась собирать их.

«Считает, — отметил про себя Федор. — Ну, ну, считай, считай…»

— Собирай обед, — сказал он вслух. — Скоро заправщик должен приехать.

На время обеда двигатель Федор выключал — мало ли что могло случиться ненароком. А сегодня к тому же на пределе была солярка, и он, будучи на ферме, позвонил оттуда на центральную усадьбу, чтобы срочно прислали заправщика. «В два будет», — пообещали ему.

— Сколько же ты получил? — в недоумении спросила жена.

Федора ее вопрос обидел: никакой тебе радости, никакой благодарности, словно он украл деньги.

— А ты чего, считать разучилась?

Он был уверен: жена прекрасно все подсчитала. Более того, он понял настоящий смысл ее вопроса, но отчитываться перед ней не собирался.

Жена с усилием встала на ноги, потянулась, худая, как бездомная кошка, костлявая. Платье висело на ней, как на вешалке. Никаких чувств к ней как к женщине Федор давно уже не испытывал, годы и будни съели чувства, иногда только просыпалась в нем припоздалая жалость к жене и матери его детей: может быть, все-таки действительно больна?..

Жена ушла в избу, чтобы собрать Федору обед, сам же он сел на крылечке покурить — не мог никак без курева, привык с малолетства, втянулся как в работу.

Полуденная деревня была безлюдна, только с пожарного пруда в прогоне доносились крики купающихся ребятишек. Из ребятишек этих коренных деревенских только двое-трое, остальные приезжие, городские. Осень, зиму и весну живут они в городе, учатся в школе, на каникулы же родители привозят их к бабушкам и дедушкам в деревню. То-то им простор и воля без родительской опеки! Ребятишек Федор любил, и хоть гонял их от своего пруда, от двигателей, но в любом другом месте привечал, охотно разговаривал с ними. Что это за жизнь без ребятишек? Раньше в каждом почти дому было их что кур во дворе, однако те времена прошли и, судя по всему, безвозвратно. В деревне доживали свой век старухи вдовы, старики пенсионеры, было семь-восемь семей работоспособных — таких, как семья Федора: хозяин и хозяйка — не слишком далеко за пятьдесят, дети повыросли и живут в основном в городах; молодых семей и того было меньше, к тому же большинство из них приезжие. Что-то непонятное творилось на белом свете: свои, коренные, уезжали, а чужие — иные из соседних, недальних деревень, иные бог весть откуда — приезжали и поселялись в покинутых домах. Но таких было немного, поживут, поживут — и опять снимаются с места — непонятно чего ищут.

Жена появилась в дверях, позвала Федора обедать. Он молча встал с крылечка, прошел в избу. Там было душно, потому что жена недавно протопила печку, и даже ощущался запах нагретых кирпичей, а открытая настежь дверь не помогала: на воле вовсю работала своя печка.

Ел Федор немного, несмотря на то что целыми днями находился на свежем воздухе. Может, сказывалось отсутствие тяжелой физической работы, жара опять-таки действовала.