Владимир Мазурин - Дурные деньги

— Есть? — спросил Федор, хотя можно было и не спрашивать.

— Есть, — подтвердил мужчина, направляясь к одному из мотоциклов. — Хватит и вам.

Шагнув в двери, Федор с натугой открыл ее и вошел в сумрачное, освещенное одним-единственным окошком, заставленное ящиками, коробками и мешками тесное помещение. Его обдало сложным хлебо-рыбно-одеколонным ароматом, люди, теснившиеся возле прилавка, обернулись к нему:

— А вот и Ивановка приехала!

— По запаху учуял или по радио объявили?

Федор за руку поздоровался со знакомыми мужиками.

— На чем прикатил-то? Не на лесовозе?

— Что мне лесовоз? — откликнулся Федор. — Много ли на нем увезешь? У меня вон цистерна.

И он кивнул на дверь, в которую протискивался Петька Цыганов.

— Слушай, Федор, ты «Волжанку» свою не пробовал приспособить под это дело? Глядишь, весь колхоз обеспечил бы.

— Тебя обеспечишь…

За шутливой перебранкой очередь подошла незаметно. Федор небрежно бросил на прилавок все отложенные из зарплаты деньги: шесть красненьких и одну синенькую.

— Сколько тебе? — спросила продавец.

— На все!

Продавец, немолодая уже, привыкшая ничему не удивляться женщина, пересчитала деньги, пощелкала деревяшками счетов.

— Двенадцать бутылок — шестьдесят два сорок. Остается два шестьдесят.

— На них закуски какой-нибудь, — попросил Федор.

— Кроме ставриды в масле ничего нету, — предупредила продавец.

— Давай ставриду. И хлеба вон буханку, чтобы домой не заходить…

Загрузив водку и консервные банки в авоську, Федор сказал Петьке:

— Я в машину пошел.

— Валяй, я сейчас…

Петька принес с собой две бутылки водки и блок болгарского «Опала».

— Куда теперь?

— Поехали ко мне. Куда же еще?

Бензовоз медленно развернулся на небольшой площадке перед магазином и покатил прежней дорогой в обратном направлении. Авоську с бутылками Федор бережно держал на коленях.

— Ты потише поезжай, — предупредил он Петьку. — С грузом все-таки…

— Вижу. Ты это для кого столько-то?

— Для себя. Когда запас есть, оно спокойнее. А то бегай потом по деревне, у старух выпрашивай. Вот уж чего не люблю — славить.

— Это верно, — согласился Петька. — Хуже нет, когда выпить есть на что, а взять негде.

— Вот-вот, — поддержал его Федор, — воистину хуже нет…

Машина остановилась у пруда, Федор и Петька вылезли из кабины.

— Запускать будешь? — указал Петька на присмиревшие двигатели.

— Пусть отдохнут, — решил Федор. — А то треску больно много. Давай в тишине посидим.

— Здесь, что ли, сядем? — спросил Петька. — Лучше бы в холодок.

— А знаешь что? — предложил Федор. — Пойдем-ка к часовенке. Бутылки эти, — он поднял с земли авоську, — я в будке запру. Там до них никакая жена не доберется.

Так и сделали. Федор запер водку в средней будке и, прихватив с собой пол-литра, банку ставриды и хлеб, тщательно запер дверь. Каменная будка глухо урчала электромотором.

— Пусть хоть воды в пруду поднакопится.

— Ты что бурчишь там? — спросил Петька.

— Вот, говорю, что значит техника! Мы свое удовольствие справляем, а она работает — и хоть бы хны ей…

«Часовенка», о которой упомянул Федор, существовала только в памяти местных старожилов. Когда-то она действительно стояла в прохладе сырого низинного леска, окруженная ольхой и ивами, в ней совершались богослужения, верующие со всей округи приходили к ней за «святой» водой. Лет пятьдесят назад она, обветшав, разрушилась, сгнила, что называется, на корню, однако место, где ее еще в прошлом веке срубили, закрепилось за ней в названии. «У часовенки», — говорили в деревне, и это было понятно и старому и малому.

Тенистый лесок принял их в свои недра, окружил запахами прелого прошлогоднего листа, крапивы, растущей здесь в изобилии, и нудным, как подспудная зубная боль, комариным писком. Вообще-то комара в нынешнее жаркое лето было немного, но в торфяной сырости леска развелось его порядочно. Однако деревенский житель привыкает к нему с детства, и Федор с Петькой только лениво отмахивались от надоедливых насекомых. Зато здесь действительно было царство прохлады! А ее-то истомленная зноем душа жаждала больше всего.

— Тебя не ждут там? — Федор махнул рукой в сторону, где, скрытая деревьями, находилась центральная усадьба колхоза.

— Подождут, — уверенно отозвался Петька, — не впервой.

— Волю мы взяли, — сказал Федор, когда они уже разместились на небольшой, крохотной, можно сказать, полянке возле родничка со «святой» водой. Когда-то их было здесь два, родника, и вода в них стояла вровень со срубом и даже переливалась через него, образуя небольшой ручеек. Однако после того как был вывезен из леска торф и проведены осушительные работы в окрестных лугах, уровень ее понизился настолько, что один родничок пересох совсем, а другой застоялся, вода в нем, вопреки ее «святости», сделалась затхлой, стала сильно отдавать перегноем. Все же родничок, по привычке, оберегали, зашив его сверху досками, воду же из него брали через небольшое отверстие, которое закрывалось фанерной крышкой. Федор сдвинул ее, снял с сучка соседней ольхи оставленную здесь кем-то стеклянную пол-литровую банку и, глубоко, почти до плеча, просунув в отверстие руку, зачерпнул воды. Он отхлебнул несколько глотков и протянул банку напарнику: