Владимир Мазурин - Дурные деньги

Федор всегда вспоминает эти годы с каким-то двойственным чувством. Да, конечно, тяжело было, все своими руками приходилось делать. Взять хотя бы тот же навоз. Это теперь его техникой-то вывезут, сбросят где попало — и ни у кого о нем голова не болит. Вокруг ферм-то болота развели настоящие, непроходимые, вонючие. Раньше не так: в кучи его складывали. Кучи же те, что твой стог, — побросай-ка попробуй его, навоз, на самый верх. А бросали. И упаси боже лишнюю телегу записать! Словно бы следили друг за дружкой. Особенно бабы ревнивы были. Ох, ревнивы! Не дай бог которой-нибудь вперед вырваться… Бригадира тогда по деревянному циркулю можно было узнать: он никогда с ним не расставался. Не только гектары, сотки вымерял. А получали-то тогда ничего почти, фиг с маком. Зато работали, несмотря ни на что, дружно, зло, задорно. И дружная та совместная работа вспоминалась теперь, как вот иной раз молодость вспоминается, гулянка, гармошка — с какой-то сладкой, протяжной болью в душе… Сейчас совсем все по-другому. Колхоз вроде бы остался колхозом, а каждый словно сам по себе. Вот и он, Федор, сидит здесь, у пруда, целыми днями, точно бирюк какой. Часами не с кем словечком перекинуться. Ну, приедет к нему заправщик, зальет горючее в двигатели — и нет его. Случаем кто-нибудь завернет, проходя мимо. Но пруд, он на отшибе, прохожий народ тут редок, так что Федору одному приходится быть. Тогда он садится на скамеечку, врытую им в землю на берегу пруда, и сидит. Курит, глядит вокруг себя, думает. Думы прямо-таки одолевают его, иной раз никакого сладу с ними нету. Лезут в башку, как кутята под брюхом матери, и сосут, сосут его, как он вот сигарету сосет, пока всю не высосет. А высосет — новую закуривает. Вон их сколько, окурков, вокруг скамейки…

Где-то в девять, возле девяти на дороге, ведущей от деревни в луга за речкой Марьей, где идет сенокос, появляются студенты. Для Федора это целый спектакль. Во-первых, к а к о н и и д у т? Так же вот, как иной раз в телевизоре: чаще, конечно, там все нормально двигаются, но иногда на станции ровно что-то переключат, и люди начинают двигаться замедленно, как во сне или под водой. Федор сам спешки не любит, но ведь не торопиться-то с умом надо. Если, к примеру, он по утрам не торопится, так встает-то он когда?.. Дальше. Во-вторых, стало быть. К а к о н и о д е т ы? Парни еще ничего, стащат с себя рубашки, но портки-то хоть на месте. Девки же в этом… Считай, в чем мать родила. Самую малость прикроются, как ладошкой, и хоть бы хны им. А что у парней на уме при виде их? Работа, что ли? Конечно же, не работа… А к а к о н и р а б о т а ю т? Девки держат грабли перед собой двумя руками, как будто их отнимает кто-то, и пятятся с ними, тянут их за собой. Парни с вилами между ними похаживают, на них, понятное дело, поглядывают. Подцепят пластик сена и в кучу его несут. Надсада одна видеть такую работу. Однажды, проходя мимо, Федор не выдержал. Сначала выматерился, душу опростал, а потом у одной, голозадой, выхватил грабли и показал, как грести надо. Куда там! Ресничками похлопали, как бабочки крылышками, и опять за свое…

Иногда Федор думал о студентах без раздражения — у него у самого дочка в техникуме учится на метеоролога, погоду будет предсказывать. Так вот, ежели думать спокойно, сами-то они ни в чем не виноваты. Живут без забот и хлопот на всем готовеньком. Родители обувают их и одевают, государство стипендию платит — на карманные расходы. Да им это сено нужно, как прошлогодний снег! Будут потом вспоминать, как загорали в деревне, как танцульки у себя по вечерам устраивали. Живут они в школе отъединенно, с местными жителями общаются только в магазине, в очереди, называют их туземцами, а то еще мудрено как-то… амбаригенами. На амбары намекают, видимо, хотя в деревне их давно уж нет.

Ну, да шут с ними, со студентами! Дети, они и есть дети. Какой с них спрос?.. Федор бросил под ноги очередную сигарету, тщательно раздавил, растер ее подошвой и тут увидел председательский «газик», подпрыгивающий на ухабах совсем уже рядом, по ту сторону пруда. Напряженное гудение дизеля, конечно же, покрыло шум подъезжающей машины, и Федор увидел ее только потому, что случайно оглянулся. Председатель иногда наезжал к нему и, удостоверившись, что все идет нормально, уезжал, постояв для приличия рядом минуту-другую. Разговаривать при работающем дизеле было трудно, голос, того и гляди, надорвешь, поэтому председатель даже «до свидания» не говорил. Кивнет головой Федору — и в машину.

На сей раз он приехал не один. С ним был высокий чернявый мужчина, незнакомый, одетый прилично — белая рубашечка и брюки, отглаженные как на праздник. Ботинки уже запылились, но сквозь пыль проступал недавний щеточный глянец.