Владимир Мазурин - Дурные деньги

Федор Курунов глянул бегло, без сожаления на докуренную сигарету и кинул ее в траву, в росу, чтоб наверняка загасла. А уж коли сигарету кинул, надо идти дело делать. Солнце утвердилось на небе, но жару еще не набрало, светило неярко сквозь утреннюю дымку. После того как время на час вперед передвинули, Федор никак не мог привыкнуть к новому положению солнца на небе. Вот сейчас половина шестого, а оно еще из потанинской черемухи не выпуталось, хотя по времени ему положено вон где быть, наравне с прогоновскими липами — это уж многолетней практикой проверено. А вечером так совсем чудно́: время к десяти, а оно еще не зашло, плавает над слоистыми туманами, над далеким Лисеевым бором.

Работа у Федора сейчас мало сказать что хорошая. Она у него единственная на весь колхоз «Восход». Когда пять лет назад в их бригаде на осушенных мелиораторами лугах смонтировали поливную установку «Волжанка», Федора сделали поливальщиком. Конечно, она сезонная, эта работа, да и сезон на сезон не приходится. В прошлом году, к примеру, все лето лило без конца, так «Волжанка» почтенная только тоску зеленую нагоняла. Глянет, проходя мимо, Федор на большие, выше человеческого роста, колеса, на серебристые нержавеющие трубы, протянувшиеся во всю ширину луга, и плюнет в сердцах себе под ноги, на хлюпающую влагой почву. Сено в то лето сушили под навесами с помощью вентиляторов, которые обдували привезенную с луга мокрую траву горячим воздухом. Ждали обильного урожая грибов, но и грибницы, видать, повымокли, потому что грибов было мало — уродились только лисички, желтые, как цветы одуванчика, и волглые от чрезмерных дождей. Нынче же начало лета выдалось совсем другим. Еще в конце мая установилась жара, и вот уже третью неделю иссушала она землю. Правда, перепало два-три дождя, но жара не ослабевала, и «агрегаты» Федора работали ежедневно «на всю железку».

Каждое утро Федора начиналось с того, что он обходил не спеша кирпичные насосные будки, поставленные за деревней вдоль низинного ольхового леска, и «врубал» насосы, которые по трубам гнали глубинную подземную воду, ледяную и прозрачную, в пруд, вырытый мелиораторами на краю осушенного ими луга.

Нравилась Федору его сезонная работа, обстоятельная, неспешная, и неспешность эту он всячески подчеркивал и утренней сигаретой перед ее началом, и тем, как обходил он свои каменные будки, чтобы запустить насосы. Начинал он обход не с дальней от пруда и от его дома, а с ближней будки, что, казалось бы, не отвечало здравому смыслу. Другой рассудил бы иначе и наверняка деревней, улицей, а затем Петрухиным прогоном, сокращая путь, прошел бы сначала к дальней будке, затем — к средней и к ближней от пруда, чтобы не делать два конца: от ближней будки — к дальней, а потом, вхолостую, от дальней — к пруду. Ан нет! Он, Федор Курунов, похитрее, судите о том сами. Что от него требуется в первую очередь? Поскорее запустить насосы, чтобы в пруд, до того как он включит свою «Волжанку», успела набраться вода. «Поскорее…» Это что же, бегом ему бежать к своим насосам? Дудки! Эту свою неспешность он ни на какие деньги не променяет. И вот что получается. Если он, не торопясь, пройдет сначала к ближнему насосу и запустит его, вода в пруд начнет поступать быстрее, чем если бы он бегом побежал к дальнему. Конечно, во втором случае путь для себя он сократил бы. Только зачем ему нужно его сокращать? Вот он запустил сначала один, потом второй, затем третий насос — без суеты, без спешки. Вода в пруд льется вовсю. И пусть себе льется, все равно ей нужно время, чтобы налиться. И вот тут-то, на обратном пути к пруду, основному месту своей работы, он и может себя показать. Идет он очень медленно — вода-то льется. Нужно ему остановиться, чтобы закурить, он остановится и закурит. Попадется ему обломок кирпича на дороге, он, не торопясь, — вода-то льется! — наклонится, поднимет сто, отнесет в сторону и бросит в яму какую-нибудь, в канаву — мало ли что, другой раз невзначай наступишь, ногу себе подвернешь. Особой статьей шла у него борьба с колючей проволокой. В свое время, когда мелиораторы установили насосы и возвели над ними каменные будки, они, непонятно зачем, огородили их этой самой «деручей» проволокой. Однако бетонные столбики, к которым она была прикреплена, торфяная почва не держала. Они покосились в разные стороны, проволока ослабла, полегла на землю. К тому же рядом с кирпичными будками издавна проходила дорога. Мелиораторы перегородили ее своей проволокой. А зачем? Не торить же из-за «колючки» этой новую дорогу! Поступили так, как того и следовало ожидать: разорвали проволоку над дорогой, а концы отбросили в стороны. Вот и путалась она под ногами. В траве не всегда и заметишь ее. А поскольку травы здесь, на черноземе, вырастали буйные и их всегда выкашивали, «колючка» представляла серьезную опасность для кос. Вот Федор и боролся с ней для общего блага. А как боролся? Возьмет он какой-нибудь конец, осторожно смотает его и повесит на столбик. В следующий раз он прихватит с собой кусачки, перекусит ими смотанную «колючку» и снесет в будку. А куда же еще ее девать? Пусть лежит в будке, может, когда и сгодится. Так вот потихоньку, постепенно он рассчитывал убрать всю проволоку, а затем — по одному — и столбики бетонные выдернуть из земли, предварительно раскачав их. Сразу, одним днем или неделей, сделать все это нельзя: еще и злоумышленником — найдутся и такие! — сочтут, а мало-помалу, постепенно — можно, потому что, во-первых, люди увидят, что он делает доброе дело, сматывая затаившуюся в траве проволоку, а во-вторых, у всех создастся впечатление, что она как бы сама собой исчезает.