Луиза Фейн - Дочь Рейха [litres]

– Гауптман Винклер – зверь, – рассказывает он нам. – Бывает, устраивает проверки в пять утра. Кровати должны быть аккуратно заправлены, сапоги начищены до блеска, форма в полном порядке. Мы должны быть одеты и готовы к вылету в считаные секунды. Ты еще не проснулся толком, в голове туман, а он уже орет какие-то команды и засыпает тебя вопросами о технических характеристиках «юнкерсов», «мессершмиттов», всяких подробностях полета и ведения воздушного боя, которые и не спросонья не сразу вспомнишь!

– Ужас какой!

– Но мы с Кунцем, Вульфи и Грегом – это мои друзья – уже привыкли прикрывать друг другу спину. Там без этого нельзя. Гауптман Винклер расслабиться не дает. – Карл допивает пиво. – Хорошо дома. – Улыбаясь маме, он протягивает кружку Ингрид, чтобы та налила ему еще.

Сонная и разморенная теплом от камина, я чувствую, как его голос волнами накатывает на меня. Но тут же вспоминаю про Томаса, и узел страха у меня в животе затягивается еще туже. А вдруг Томас сейчас, вот в эту самую минуту, говорит с папой. Герр Хайнрих, у меня есть основания считать, что ваша дочь вступила в противозаконные отношения с евреем…

– Хетти?

– Мм?

Карл смотрит на меня:

– Я говорю, что хочу встретиться со Штефаном, Франком и Клаусом. Пойдешь со мной? Эрна тоже будет. Посидим где-нибудь, выпьем пива, прогуляемся по городу. На рождественскую ярмарку можем заглянуть. Что скажешь?

– Извини, я… было бы здорово. Конечно, Карл.

– Что ж. – Он встает и потягивается. – Пойду разберу вещи и приму душ.

Карл выходит из комнаты, а мы с мамой с улыбкой смотрим друг на друга. До чего же хорошо, что брат вернулся! Но даже его присутствие в доме не может разомкнуть железные пальцы страха, которые держат меня за горло, грозя вот-вот удушить.

Позже я захожу к Карлу и застаю его на кровати с бутылкой пива в руке.

Я сажусь на краешек, а он поджимает ноги, чтобы освободить мне место.

– Расскажи, как твои дела в Люфтваффе. Только без редактуры, по-настоящему. Я же не мама. Это правда то, о чем ты мечтал?

– Ох, Хетти, даже не знаю… И да и нет. Летать – это так здорово, словами не описать. Там, – он показывает рукой в темное небо за окном, – есть только я и машина. Ее чистая, ни с чем не сравнимая мощь. Я веду; она подчиняется. И как подчиняется! Скорость, маневр! По сравнению с ней планеры – детские игрушки, хотя я только теперь понял, сколько они мне дали. Я так много узнал о ветре, о воздушных течениях, о погоде, вообще о физике. И все это очень полезно.

– Это понятно, а что еще?

Он судорожно сглатывает.

– Честно говоря, там довольно тяжело. Из-за того что я учился в гимназии, начальники считают меня высокомерным засранцем и вечно норовят влепить какое-нибудь наказание. Например… – Он умолкает, я вижу, как дрожит его губа, но он тут же закрывает рот и снова сглатывает.

– Карл?

– Ничего. Я справлюсь. У меня уже есть пара хороших друзей, они прикрывают мне спину, как я и говорил. А на той неделе гауптман Винклер отвел меня в сторонку и с неохотой, но все же сказал, что я прирожденный пилот. Просто мне надо… надо доказать, что я такой же, как остальные. Вот и все. И я над этим работаю. Так что все будет нормально.

Я смотрю на брата и вижу, как меняется его лицо, когда он заново переживает неприятные моменты.

– Ты уверен? – Я трогаю его за колено.

– Конечно, а как же иначе? – твердо отвечает Карл. – Ну а как тут у вас? Что нового? Рассказывай, – с улыбкой меняет он тему.

Как бы мне хотелось поговорить с ним о Томасе и Вальтере. Спросить, как мне быть с ними дальше. Раньше я бы так и сделала. Но сейчас ему и без моих бед несладко.

– Ну давай выкладывай, – подталкивает меня брат. – Поссорились с Эрной, да? Ты мне такое написала… Видно, была сильно расстроена.

– Прости. Я глупая гусыня, – говорю я, подтягивая колени к груди, и внимательно слежу за его лицом – не сердится ли он. Но Карл улыбается и легко шлепает меня по коленке:

– Эрна тоже была безутешна. Боялась, что ты перестанешь с ней дружить.

– Я чувствую себя такой дурой.

– Ты всегда так: сначала говоришь, потом думаешь. Честное слово, мы совсем не хотели тебя обидеть. Просто все… сложно. Сначала мы вообще никому ничего не собирались рассказывать. Все было… не всерьез. Я собирался уезжать, мы думали: все равно все скоро забудется. Но не забылось. Я хотел поделиться с мамой и папой, но не мог. Боялся, что они скажут родителям Эрны, а они строгие, ни за что не разрешат ей дружить с парнем. Вот почему мы молчали, а не потому, что хотели насолить тебе.