Луиза Фейн - Дочь Рейха [litres]

Выйдя из вагона, я достаю карту – на ней, в верхнем углу, нацарапан адрес Томаса – и еще раз сверяю маршрут. Это совсем не далеко. Многоэтажка, где живет друг моего детства, не отличимая от многих других, стоит чуть в стороне от Карл-Гейне-штрассе, как раз напротив фабрики. Из ее железных ворот, которые охраняют штурмовики, как раз выползает грузовик. Он проезжает, и шлагбаум опускается снова.

Встав к фабрике спиной, я гляжу на дом. Из окна каждой квартиры торчит флажок со свастикой. Впервые в жизни ряд красно-бело-черных квадратиков, трепещущих на ветру, вызывает у меня не чувство гордости, а приступ страха. Справившись с дрожью, я подхожу к подъезду, толкаю дверь и оказываюсь в убогом холле.

Консьерж, морщинистый старикашка с глазами, затуманенными катарактой, отправляет меня на третий этаж, в квартиру номер одиннадцать. Лестница пропахла мочой и сигаретным дымом. Я медленно иду по ней наверх.

У двери с номером одиннадцать я мешкаю. Старая красная краска на ней потрескалась и облупилась. Сжав руку в кулак, я решительно стучу.

Я жду, тишина вокруг становится глубже.

Наконец дверь приотворяется, и в щели показывается мальчишка.

– Томас дома?

Глаз исчезает, дверь распахивается во всю ширь. На фоне полутемной комнаты я вижу силуэт Томаса. Из-за его спины на меня смотрят несколько пар любопытных глаз: это его младшие братья и сестры. Томас выходит в коридор и быстро захлопывает за собой дверь.

Гнев струится от него, как тепло от батареи.

– Томас… я все объясню. Мы можем поговорить?

Он дергает плечами и смотрит на меня воспаленным, больным взглядом.

– Пожалуйста.

– Нечего тут объяснять. Все, что надо, я и так видел. – Он складывает на груди руки. – Я долго за вами наблюдал.

От вони подъезда меня мутит.

– Давай пойдем куда-нибудь, я все тебе расскажу, – прошу я. – Здесь я не могу говорить.

Мне мерещатся уши, прижатые к дверям соседских квартир.

Томас поворачивается и молча идет вниз по лестнице. Все вдруг складывается в моей голове воедино: мы сидим в кино, и рука Томаса лежит на моей руке; его глаза, круглые, как у совы, вечно следят за каждым моим движением из-за грязных стекол очков; его редкие визиты в наш дом; его нежная, неизменная дружба. Томасу известен каждый мой шаг. Он знает, что воскресными утрами я вожу Куши гулять на реку. До чего же глупо, что мы не догадались хотя бы иногда менять маршрут наших прогулок.

На улице Томас сворачивает к остановке. По проезжей части с грохотом едет грузовик, из фабричных ворот гурьбой выходят женщины и, весело болтая, по двое, по трое расходятся в разные стороны – наверное, идут со смены домой.

Не молчи же. Скажи хотя бы слово.

Вдруг Томас резко поворачивается ко мне. Линзы очков еще усиливают ярость, которой полны его ореховые глаза.

– Какого черта ты затеяла, Хетти? Я думал… Черт! Какая теперь разница, что я думал. – Он опускает плечи и шагает дальше.

Мы идем мимо грязной многоэтажки. В квартире на первом этаже разбито окно, и ветхий, давно не стиранный тюль трепещет на ветру. Мне приходится бежать, чтобы не отстать от долговязого Томаса.

– Есть разница, Томас, – начинаю я, поравнявшись наконец с ним. – Понимаешь, Вальтер – старый друг моего брата. Тут нет ничего такого. Ничего не было и не будет…

– Я прекрасно знаю, кто он. А еще я знаю, что ты спятила.

– Я не нарочно, честно…

– Но ведь он тебе нравится, признайся, Хетти? Тебе понравилось целоваться с ним. Я видел, – он яростно сплюнул, – как восхитительная Хетти целуется с грязным евреем. Меня от тебя тошнит. Какая же ты грязная дешевка, и насколько еще ты можешь пасть?

На миг мне кажется, что он вот-вот меня ударит, и я отшатываюсь. Но его сжатые в кулаки руки безвольно повисают вдоль боков. Я пячусь от него и подношу руку ко лбу. Когда отнимаю ее, она мокрая от пота.

Ну же, смелее!

– Ты… кому-нибудь рассказал?

Но он только смотрит на меня, багровый от злости, враждебный.

– Что ты будешь делать? – настаиваю я.

– И это все, что тебя волнует? – обрывает Томас. – Ты так ничего и не поняла, да?

Он с яростью пинает мусорный бак, тот вылетает на середину дороги и с грохотом ударяется о землю. С бака соскакивает крышка и, дребезжа, катится по мостовой.

– Уходи с моих глаз, Хетти Хайнрих! Уходи и молись, чтобы я никогда тебя больше не видел. Ты не представляешь, что ты натворила. Просто не представляешь!

И он бросается бежать. Яростно работая руками и ногами, мчится по проезжей части, увертывается сначала от автомобиля, затем от велосипеда и наконец скрывается за углом.