Александр Проханов - Горящие сады

— Я все это посмотрю непременно, — благодарил Бобров. — Но мне бы хотелось увидеть войска на марше. Увидеть их в боевой обстановке. Я хотел бы вас спросить, к чему сейчас, в эти дни, сводятся ваши военные усилия?

Комбриг встал, отдернул на стене шторку, ударил указкой в карту.

— Мы окружили несколько баз противника. Наша задала — не дать им уйти. Мы подтягиваем подкрепления для решительного наступления на базы.

— Я хотел бы увидеть, как проходит операция, — Бобров всматривался в красные стрелки, изображавшие продвижение войск, и черные кружки, имитирующие базы противника.

— Туда можно попасть вертолетом, это вполне безопасно. Но вертолет не исправен. Его починят через несколько дней. Можно поехать машиной, но это связано с риском. На дороге возможны засады.

— Я думаю, не следует ждать вертолета, — Бобров опасался возражений комбрига. — Я готов поехать машиной.

— Завтра утром за вами приедет машина, — без возражений согласился комбриг. — Она доставит вас в расположение войск.

Оказавшись в машине, Бобров попросил своего провожатого:

— Антониу, прежде чем мы вернемся в отель, давайте заедем на свиноферму. Она где*то за городом. Там работает кубинский ветеринар. Заедем к нему ненадолго.

Они выехали за город, обгоняя трескучие мотоциклы, миновали предместье и скоро остановились у изгороди с растворенными воротами. Въехали, загнав машину в тень огромного дерева манго. Лакированная могучая крона светилась оранжевыми плодами. Земля была усыпана перезрелыми гниющими фруктами. Из-за низенького строения подымался дым, и пахло не просто гарью, а паленым смрадом, и доносился непрерывный свиной визг.

Они застали Рафаэля в конторе. Он что*то записывал в книгу. Руки, голые по локоть, клеенчатый фартук, прорезиненная, натянутая на лоб шапочка. Он был похож на мусорщика, считающего помойки.

— Еще семьдесят пять уничтожили! — сказал он, не здороваясь, не сразу соображая, кто они. Его глаза, черные и огромные, бегали с болезненным блеском. — Еще полсотни осталось!

Он узнал их, пожал им руки. Кивнул на окно, где туманилась гарь и слышался ровный пронзительный визг.

— Их все везут и везут, этих чумных свиней. На вид они почти здоровы, но я*то вижу, их уже коснулась чума. Народ не хочет их отдавать. Приходится объяснять, что, если этих больных свиней не убить, вся провинция лишится свиней, и кооперативы, и частники. Я вижу, народ недоволен. Ропщет, не хочет отдавать свиней. Но я вижу, в них уже вселились бесы, и только огонь может этих бесов изгнать. Так было у нас на Кубе. Там бесы пришли с Флориды. Я убивал их на Кубе и убиваю их здесь.

Он казался больным, утомленным, с синим, плохо выбритым, похудевшим лицом. Казалось, от него, от бумаг, от стен исходит все тот же дурнотный, сладковатый запах горелого жирного мяса.

Они вышли на зной. В загоне, на бетонированном липком полу, теснились, бугрились свиньи. Белесые, телесные, как вставшие на четвереньки люди. Вздымали хрюкающие, оскаленно-визжащие морды, крутили загривками, кусали друг друга, мерцали красными, ужасом, ненавистью зажженными глазами. Два африканца-рабочих, голые по пояс, в рыжих фартуках, в резиновых белых перчатках, отмыкали железную дверь загона, брезгливо сплевывали на толпящихся за изгородью свиней.

Прошли за деревья по узенькой бетонной дорожке, недавно проложенной, со следами деревянной опалубки, — к огромной, вырытой экскаватором яме. Оттуда, как со дна глубокого кратера, подымался зловонный дым. Бобров, задыхаясь, чувствуя отвращение, заглянул на дно тлеющей ямы.

Там медленно, вяло горело. Среди обугленных, красных поленьев лежали мертвые свиньи, почернелые, с поджарыми боками, с прогоревшими до мокрых кишок животами. Пузырился и тек раскаленный жир. Топорщились обнаженные ребра, белые оскалы зубов. Боброву казалось: он заглянул в преисподнюю, заваленную горящими тушами.

— Третья яма! Две уже закопали! — сказал Рафаэль, кивая за деревья, где стоял экскаватор и бугрились комья земли, из которых сочились синеватые струйки.

Он достал из-под фартука блокнотик. Махнул в сторону загона. В ответ на его взмах сильнее, резче завизжали свиньи. Стал выделяться один, хриплый и тонкий, почти человеческий вопль. На бетонной дорожке показались рабочие. Нагнувшись, вздувая мускулатуру, волокли за уши огромную розовую свинью. Она упиралась, падала на колени. Они пинали ее, рвали за уши, подтаскивали к яме. Свинья оставляла за собой струю жижи, визжала, прикусив язык, скалила частые зубы. Дотащили до края. Один из рабочих отпустил ухо, схватил лежащий на земле отрезок трубы и мощно, тупо ударил свинью в лоб, погружая металл в проломленный, брызнувший красным череп. За ноги бьющуюся в судорогах тушу кинули вниз. Свинья упала, подняв столб красного пепла, выметая из ямы космы летящих искр. Лежала среди горящих угольев, еще белая, розовая, с дергающимися ногами.